Дело табак
Шрифт:
– Да… думаю, это будет правильно, Фини.
Вонючка подтянулся, уцепившись за конскую гриву, ухмыльнулся и показал большой палец. К счастью, свой собственный.
Фини подобрал поводья.
– Отлично, сэр, тогда предлагаю поднажать.
Ваймс не сразу понял, что произошло. Только что рядом был Фини верхом на лошади, потом послышалось неизбежное щелканье – и вдруг пропали и Фини, и лошадь, осталось только облако пыли, и хриплый голос Вонючки произнес:
– Держись крепче, по-люс-мен!
А потом горизонт понесся ему навстречу. Галоп почему-то оказался не так ужасен, как рысь, и Ваймс лег на шею лошади
Тропа была довольно широкая, и они пронеслись по ней, вздымая белую пыль, затем поскакали под горку. По правую руку тянулся склон, а за деревьями показалась река. Ваймс уже знал, что это река, которая не видит смысла торопиться. В конце концов, река – это вода, а всем известно, что вода обладает памятью. Река знала сценарий назубок: ты испаряешься, некоторое время носишься в виде облака, пока кто-то не скажет «готово», и наконец падаешь вниз дождем. Так бывает всегда. Нет смысла торопиться. Всё это ты уже проходила.
Поэтому река петляла. Даже Анк тек быстрее, и хотя от него воняло, как из сточной трубы, зато он не колыхался лениво туда-сюда, от берега к берегу, как это делала Старая Изменница, словно сомневаясь в самой идее круговорота воды в природе. Река извивалась, как змея, и берега, соответственно, тоже, и вполне в духе сельского безмятежного ландшафта они густо заросли деревьями и кустами.
Тем не менее Фини не сбавлял хода, а Ваймс просто держался за гриву, полагая, что лошадь, скорее всего, не станет по доброй воле падать в воду. Он лежал на лошадиной шее, потому что низкие спутанные ветви грозили смахнуть его с седла, как муху.
Кстати о мухах. У реки они кишели тучами. Мухи ползали по волосам, пока их не смахивала какая-нибудь встречная ветка. Шансы нагнать лодку, сохранив при этом голову на плечах, казались весьма небольшими.
И внезапно ноющий зад Ваймса получил передышку: они добрались до песчаной отмели, на которой лежали несколько бревен, и Фини натянул поводья, останавливая лошадь. Ваймс выпрямился – как раз вовремя, – и оба спрыгнули наземь.
– Я в восхищении, командор! Вы прирожденный наездник, честное слово! Кстати, хорошие новости. Чуете что-нибудь?
Ваймс потянул носом воздух, набрав полные ноздри мошкары. Густо пахло навозом.
– Прямо в воздухе висит, да? – спросил Фини. – Это запах двухколесной лодки, даже не сомневайтесь. Навоз они выгребают на ходу.
Ваймс взглянул на вздувшуюся реку.
– Не удивлюсь…
«Наверное, – подумал он, – сейчас самое время побеседовать с парнишкой». Он откашлялся и уставился в землю, приводя мысли в порядок. Через отмель тек маленький ручеек, и лошади беспокойно переступали с ноги на ногу.
– Фини, я не знаю, что будет, когда мы догоним лодку. Понимаешь? Я не знаю, сможем ли мы ее развернуть, или вывести оттуда гоблинов и отправить их домой по суше, или же придется плыть до побережья. Но я главный, понимаешь? Я главный, потому что привык к людям, не желающим меня видеть. В том числе видеть живым.
– Да, сэр, но я думаю…
Ваймс перебил его:
– Я не знаю, что нам предстоит увидеть, но подозреваю, что команда отнесется к людям, пытающимся захватить лодку, как к пиратам, даже если эта лодка – плавучая навозная куча, поэтому я буду отдавать приказы и хочу,
Казалось, Фини собирается возразить, но потом юноша просто кивнул, погладил свою лошадь и дождался следующей волны, плеснувшей поблизости. Внезапное молчание человека, который обычно был весьма разговорчив, смутило Ваймса, и он спросил:
– Ты чего-то ждешь, Фини?
Фини кивнул.
– Я не хотел перебивать вас, командор, и, как вы сказали, вы тут главный. Я просто жду, когда же вы скажете то, что я хочу услышать.
– Да? И что же?
– Ну, для начала, сэр, я бы хотел услышать, что пора выбираться отсюда поживей, потому что вода поднимается, и скоро проснутся аллигаторы.
Ваймс огляделся. Одно из бревен, к которым он отнесся столь легкомысленно, расправляло лапы. Он взлетел в седло и схватил поводья за какую-то долю секунды.
– Я так понимаю, что приказ был отдан, верно, сэр? – крикнул Фини, скача вдогонку.
Ваймс даже не пытался сбавить скорость, пока не решил, что они забрались достаточно высоко на берег, чтобы не привлекать интереса водяных обитателей. Он подождал, пока Фини его нагонит.
– Так, старший констебль Наконец, я по-прежнему главный, но признаю, что местность ты знаешь лучше. Тебя это успокоит? Кстати, почему поднимается вода?
Она действительно поднималась; когда они только тронулись в путь, понадобилась бы линейка, чтобы убедиться, что река течет, но теперь маленькие волны перехлестывали друг друга, и вдобавок пошел мелкий дождь.
– Нас догоняет гроза, – объяснил Фини. – Но не беспокойтесь, сэр. Это значит, что «Сисси» причалит, если буря слишком разыграется. Тогда мы заберемся на борт.
Дождь усилился, и Ваймс спросил:
– А что будет, если они решат плыть дальше? Ведь скоро солнце сядет.
– Никаких проблем, командор, не беспокойтесь! – прокричал Фини с неподражаемой бодростью. – Мы поедем дальше по тропе. Вода ее не зальет. И потом, на «Сисси» непременно зажгут ходовые огни – красные масляные лампы. Поэтому не волнуйтесь. Если только она никуда не денется с реки, мы ее найдем, сэр, так или иначе, и могу ли я поинтересоваться, сэр, каковы ваши дальнейшие намерения?
Ваймс сам не был уверен, но никакой стражник не любит это признавать, поэтому он предпочел уклониться от темы.
– Фини, тебя послушать, так мы едем на пикник! Посмотри вон туда!
Ваймс указал на реку: вода кружилась, бурлила и поднималась буквально на глазах.
– А, – сказал Фини, – по Старой Изменнице всегда плывет мусор. Беспокоиться надо, только если образуется гребаный затор [26] . Но он бывает редко, только если очень не повезет, сэр, и можете не сомневаться, что капитан выведет «Сисси» из любой передряги, если вдруг что-нибудь случится. И потом, не поплывет он ночью по реке в такую погоду. На Старой Изменнице полно отмелей и коряг. Это чистое самоубийство, даже с таким опытным лоцманом, как мистер Силлитоу.
26
Честно говоря, в технических пособиях резкий подъем воды на Старой Изменнице называется «гребаным затором», но всякий, кто его переживал, учился выражаться нецензурно.