Дело тётушки Кеннел
Шрифт:
– Да, – согласился коммерсант, – все дело в том, что это за фантазии. Я сам замечал кое-какие совпадения.
Доктор посмотрела на своего собеседника с интересом.
– Дело в том, – Саммерс протянул ей стакан – уже второй, – понимаете, мне иногда снится, что я в игрушечной лавке.
Доктор отпила виски.
– В какой-то реальной лавке или в лавке вообще?
– В реальной. Я вижу этот сон с пятнадцати лет.
Поезд ехал слишком медленно, игрушечная лавка в Уинчендоне вот-вот должна была закрыться. Он спрыгнул с подножки, и бежал так быстро, как только мог: задыхаясь, спотыкаясь, останавливаясь перевести дух, потом собирался с силами и продолжал бежать.
Лавка становилась все ближе, полосатые тенты хлопали на ветру, бежать было трудно – буря была слишком сильной. И все-таки он добрался. Но не было больше на двери колокольчика – чья-то безжалостная рука сорвала его и подевала неизвестно куда. И у входа никто не встретил, и в распахнутую, с треском хлопающую от сквозняка дверь, были видны рухнувшие полки, пыль, грязь и перекатывающиеся по полу обрывки оберточной бумаги. Окна были выбиты. На одном из подоконников, задрав к небу лапы, валялся плюшевый медведь.
Боже, какой адский кавардак… Раздался издевательский звук: Джейк нечаянно наступил на резинового бэби с пищалкой в тряпочном туловище. Он повернулся, чтобы уйти, но дверь прямо перед носом захлопнуло порывом ветра и открыть ее оказалось невозможно. Тогда он налег на дверь плечом, дернулся дважды, трижды – безрезультатно. Чувствуя, как тяжелеют ноги от накатившего страха, Саммерс кинулся к выбитому окну. Дверь с треском распахнулась, огромная туча пыли ворвалась в лавку – и он в ужасе вывалился вместе с рамой, успев увидеть только рекламный плакат:
«Поезд Ива тебя сделает счастливым».
– Возвращаетесь в детство? – поинтересовалась доктор Бэнкс.
– Нет, никогда. В этих снах мне всегда столько лет, сколько есть на самом деле. Дело в другом. Раньше он снился мне всегда, когда… словом, перед чем-то важным.
– Так, значит, эта книга…
– Да. Последний раз был как раз сегодня ночью. Я не видел этого сна много лет.
– Не знаю, поможет ли вам это, но у Фрейда довольно подробно…
– Так подробно, что зубы сводит. Стал бы я вас спрашивать, если бы это было можно читать!
– Поймите, Фрейд первый в своем роде. Хотя, конечно, его работы несколько…
– Мне нравится, как вы это сказали.
– Это что, обвинение в лицемерии? – подняла бровь доктор.
– Да что вы на меня взъелись? Какое обвинение. Просто забавно.
– Не думаю, что это особенно забавно.
– Вы правы, это не забавно.
– Мистер Саммерс, это вы спросили меня, а не я – вас.
– Разве я сказал что-то плохое? Это прекрасная книга! Она навевает множество сновидений.
– Да, эта книга в своем роде уникальна. Не стоит выносить суждения о вещах, в которых ничего не понимаете. Ну, а что касается скуки, то…
– Вы же не хотите сказать, что это было сделано нарочно, с тайным, непостижимым простому смертному смыслом?
Доктор оглядела своего собеседника и неохотно продолжила:
– Виной некоторой пространности рассуждений то обстоятельство, что труды господина Фрейда, возможно, последняя попытка использовать философский подход в научной работе.
– Это не делает их интереснее, – отмахнулся коммерсант. – Я хотел спросить другое. Хотел узнать, не бывало ли у вас чего-нибудь похожего. Маллоу во сне вечно читает книгу, в которой слова видны только после того, как он их прочтет. Он слышит собственный голос, говорит, очень интересно, но никогда не помнит, что там было написано. Профессор по какой-то неизвестной причине любит собирать по ночам грибы, причем, удивительно неудобосказуемым образом. Наш маленький Фрейшнер всегда видит женщин. Мисс Дэрроу теряется где-то у моря, где, говорит, гигантские дюны и страшные шторма. Халло вообще не видит снов. А вы доктор? Бывали у вас какие-нибудь странные повторения?
Она молчала. Лицо ее было вежливым, холодным, отстраненным.
Коммерсант ждал ответа, пока не обнаружил, что затянувшееся молчание вогнало его в неловкость. Он вытряхнул погасшую трубку и стал смотреть в другую сторону. Тоже молча.
– В сущности, ерунда, – сказал он, наконец. – Не стоило нам с вами…
– Да. Наверное.
– Мы с вами какие-то антиподы.
– Что-то вроде этого, мистер Саммерс.
– Черт возьми, десять лет.
– Пятнадцать.
– Да?
– Да.
– Выходит, в этом году у нас что-то вроде юбилея, – он отсалютовал стаканом. – Пятнадцать лет, как вы меня ненавидите.
– Это вы меня ненавидите! – возмутилась доктор. – Правда… правда, если раньше вы делали это без всяких на то оснований, то теперь они появились. Ну что же, мистер Саммерс, можете ненавидеть меня в полное удовольствие.
– О.
– Да-да.
– Разрешаете?
– Разрешаю.
– Правильно, – согласился коммерсант. – Победитель должен быть великодушным. Что, уделали меня? Рады?
– Вы сами себя уделали.
– Так. Хорошо. Вот что, – Саммерс полез в карман, – сейчас мы допьем, я выкурю сигаретку, и, с вашего разрешения, пойду спать.
Он прикурил и поднял глаза на нее. Доктор Бэнкс решительно поднялась с кресла. Коммерсант положил ногу на ногу.
– Хотел бы я видеть лицо миссис Кистенмахер, когда вы явитесь ночью тепленькой, – лениво произнес он.
– Я не пьяна.
– На вашем месте я не был бы так уверен.
– Вы на своем месте, мистер Саммерс, – отрезала доктор.