Дело Томмазо Кампанелла
Шрифт:
Глава XXXVI
У врат ада
– Друга моего перевели из общей камеры в больницу, – продолжал свой рассказ о тюремном быте одного своего знакомого Паспорт-Тюремный. – «Переезд» длился пять часов – это три «сборки» (место, откуда рассылают в суд, на этап, в больницу и тому подобные места). Представь себе комнату метров тридцать, где находятся примерно пятьдесят человек. Все курят, на подожженном носке варят чифир, среди них куча «тубиков», сифилитиков и наркоманов, да еще совсем нет воздуха. В итоге его признали «годным» к больнице, и он живет сейчас в комнате примерно пятнадцать метров, шесть коек и пять человек. Зато много воздуха, и он
Паспорт-Тюремный пользовался любой более-менее подходящей минуткой, чтобы завести подобный разговор. Вот и теперь, едва они с Томмазо Кампанелла оказались в прокатной машине, он тут же принялся рассказывать Томмазо Кампанелла про подробности тюремного быта.
Такси они поймали прямо там, на Солдатской улице, выйдя из церкви Петра и Павла, – едва очутившись вне церковных пределов, Паспорт-Тюремный побежал вперед Томмазо Кампанелла к проезжей части, удачно остановил как раз проезжавший мимо муниципальный таксомотор, что-то сказал водителю, помахав перед его лицом не самого маленького достоинства купюрой. Паспорт-Тюремный услужливо открыл дверь. Когда Томмазо Кампанелла сел, машина тут же рванула с места и, быстро набрав скорость, куда-то понеслась по лефортовским улицам.-
– Куда мы едем? – несколько раз спрашивал Томмазо Кампанелла.
Но Паспорт-Тюремный только уклончиво отвечал:
– Скоро сам увидишь… Здесь езды совсем ничего. Скоро сам увидишь, куда мы едем.
И после такого ответа Паспорт-Тюремный принялся вновь рассказывать Томмазо Кампанелла про тюремные злоключения «одного своего приятеля»:
– Наиболее тяжелым вопросом для моего друга в тюрьме была еда. Баланду он есть не мог, поскольку она была с «кулинарным жиром». Один раз он попробовал «картошку». Но как о самом главном мой друг рассказывал мне, что в той камере, где он сидел, не было ни телевидения, ни радио, ни часов, поэтому он жил вне пространства и времени. Но это, конечно, только его личные впечатления и его личный взгляд на тюрьму. У тебя, возможно, будет совсем другой…
Томмазо Кампанелла чувствовал, как все эти рассказы начинают его угнетать сильнее и сильнее. Он понимал, что Паспорт-Тюремный нарочно пытается произвести на него тяжелое впечатление, так сказать, подействовать ему на психику, но вот причины, по которым он это делает, и цели, которые он при этом хочет достичь, Томмазо Кампанелла были непонятны. Неужели Паспорт-Тюремный хочет, чтобы он, Томмазо Кампанелла, поскорее избавился от него?! Тогда зачем он его догнал там, под Электрозаводским мостом? Ведь не догони он его тогда, Томмазо Кампанелла больше никогда бы не стал вновь обладателем тюремного паспорта и ему бы пришлось всю свою оставшуюся жизнь доживать в унылом рабочем Лефортово, московском Ист-Энде. Впрочем, как полагал Томмазо Кампанелла, при всей схожести некоторых черт, лондонский Ист-Энд должен быть все же во много раз лучше московского Лефортово.
Задумавшись обо всем этом, Томмазо Кампанелла даже перестал слушать то, что радостно рассказывал Паспорт-Тюремный. А когда вновь очнулся от своих невеселых раздумий, Паспорт-Тюремный говорил:
– Да ты понимаешь, тюремные ужасы начнутся со сборочной камеры, где ты проведешь свою самую первую ночь в тюряге. Попить нельзя, потому что попить не дают, в туалет сходить нельзя, потому что в туалет не пускают, грязно, холодно, сыро. Там, в сборочной камере, есть такие узенькие скамеечки вдоль стен, но все они наверняка будут заняты, так что эту первую ночь ты, скорее всего, Томмазо Кампанелла, проведешь на ужасающе грязном полу.
– Да при чем здесь я?! Слушай, я что-то не понимаю, что ты все про тюрягу, да про тюрягу!.. Как будто про что-то другое и поговорить нельзя. А теперь еще и меня в эту тюрягу запихивать начал!.. – громко возмутился Томмазо Кампанелла. – Слушай, друг ты мой разлюбезный! Что-то ты все больше начинаешь меня раздражать!.. Что-то ты мне все меньше нравишься!..
– А про что мне еще говорить?.. – с видом оскорбленной невинности попытался оправдаться Паспорт-Тюремный. – Я же кроме воровства и тюрьмы ничего не знаю! Тюрьма – это мой дом. Разве я не могу рассказать тебе про мой дом?! Тем более, что если наша дружба продолжится, то он всенепременно станет и твоим домом тоже. Должен же ты знать, каков он, твой будущий дом?!
– Про то, что в тюрьме ужасно, я и без тебя знаю! – огрызнулся Томмазо Кампанелла.
– Я подумал, что может быть, ты не знаешь, – потупив взор, проговорил Паспорт-Тюремный. – Вот я помню, что ты как-то недавно говорил, что тебе всенепременно надо время от времени споласкивать себя теплой водой с мылом. Иначе, как ты говорил, ты покрываешься крокодильей чешуей. А покрываться крокодильей чешуей – это очень мучительно, говорил ты… А ведь ты обязательно покроешься в тюрьме крокодильей чешуей, потому что там ужасно. Там никаких нет условий для соблюдения элементарной гигиены.
– Подожди-подожди, кто это?! – вдруг воскликнул Томмазо Кампанелла, увидав что-то за окном такси. – Да это же великий артист Лассаль!..
Действительно, как раз в этот момент они проезжали мимо стоявшего у тротуара такси «Волга» канареечного цвета. Капот такси был открыт – водитель копался в моторе. Возле сломавшейся машины пытался поймать другое такси торопившийся в театр Лассаль.
– Давай остановимся, – предложил Томмазо Кампанелла. – Предложим подвезти его. Если я познакомлюсь с великим артистом Лассалем, то это может очень помочь хориновской революции в настроениях.
– Нет, мы не можем останавливаться! – тут же заволновался Паспорт-Тюремный и сказал водителю прокатной машины, который уже было начал тормозить и подруливать к тротуару:
– Поезжай, поезжай скорей туда, куда я тебе сказал. Мы очень спешим.
Водитель опять прибавил газу.
– Вот, например, один мой приятель очень переживал по поводу тюремной бани, которая представляет из себя десять душей на пятьдесят человек, – продолжал Паспорт-Тюремный после того, как они уже проехали достаточное расстояние от того места, где возле сломавшегося такси стоял великий актер Лассаль. – «Собачье» мыло – хозяйственное, другими словами, – по сантиметровой полоске на человека, выдают один раз в неделю перед тем, как повести в эту самую баню. Вода в кране не смешивается, и потому мой приятель был вынужден окатывать себя то ледяной, то выскакивать из-под кипятка. При этом теснота в помещении бани ужасная и невозможно не тереться о других спиной. Такое ужасное мытье длится ровно десять минут. Потом всех выгоняют из бани прочь, на холод. Так что, я думаю, крокодильей чешуей ты, Томмазо Кампанелла, покроешься в тюрьме неминуемо. Может быть, еще в ужасающе грязной сборочной камере.
В этот момент такси наконец-то остановилось. Томмазо Кампанелла, который до этого сидел, внешне целиком и полностью отдавшись своей судьбе в лице Паспорта-Тюремного и глядя себе под ноги в пол автомобиля, совершенно не интересуясь более тем, куда они едут, теперь поднял голову и посмотрел на улицу за окошком такси.
Паспорт-Тюремный уже успел выскочить из такси и любезно и радостно распахивал дверь для Томмазо Кампанелла:
– Вот полюбуйся, мы опять приехали на то место, которое, в некотором смысле, является моей родиной и которое вскоре станет твоим домом!