Дело Томмазо Кампанелла
Шрифт:
Дальше из слов дедка следовало, что едва перепуганный прохожий успел отскочить в сторону, как этот пьяный парень, недолго думая, набросился со своим тесаком на нескольких женщин, что стояли возле торговой палатки, но и те, к своему счастью, успели от него отскочить и побежать наутек, а пьяный парень среди поднявшегося визга и суматохи принялся высматривать новую жертву.
– Истерика! Истерика! Я – Господин Истерика! – кричал пьяный парень.
Как раз в этот момент у перекрестка на красный сигнал светофора остановилось желтое такси «Волга». Пассажиры такси через стекло во все глаза смотрели на то, что творилось на тротуаре. Свет переключился на зеленый, но таксомотор не тронулся с места. Напротив, двери машины открылись, и из нее выскочили двое
– Ну что, идиот, напился! Не соображаешь ничего?! Скажи спасибо мне, доброму Жоре-Людоеду, а то бы уже успел достать кого-нибудь своим тесаком, и милиция тебя бы уже связать успела. Жалко мне вот таких вот дураков, как ты! По пустому делу силы свои растрачиваешь, невинных убить хочешь.
В ответ несостоявшийся убийца принялся рыдать, а потом, с выступившими на шее жилами, дрожа и захлебываясь, заговорил:
– Это им, прохожим, за то, что там ребята гибнут. Ребята жизней своих не жалеют, а они преспокойно себе живут… Почему одни должны своих жизней не жалеть, а другие при этом могут жить преспокойненько?! Колька вернулся, выпили, по-рассказывал мне, порассказывал, как там, на Кавказе, ребята гибнут!..
Из того, что говорил этот парень, дедок понял, что его друг по имени Николай только вчера вернулся из армии, с войны на Кавказе. По случаю этого возвращения друзья крепко выпили, после чего Николай, устав от своего порядком захмелевшего друга, недолго думая, бросил того в каком-то сквере. Тот, немного посидев в сквере, пошел из него к себе на квартиру, взял лежавший в укромном месте медвежий тесак и, держа его за пазухой, вновь вышел на улицу, – в голове его мутилось от водки и тяжелых рассказов демобилизованного товарища. Такова была предыстория необъяснимых нападений на прохожих на перекрестке.
В темной подворотне парень явно начал немного трезветь.
– Неужели передо мной Жора-Людоед?! – говорил парень, удивляясь и восхищаясь одновременно. – Раньше я только слышал о Жоре-Людоеде от друзей, и вот теперь… Неужели я нахожусь рядом с самим Жорой-Людоедом?!
При этом он размазывал по лицу кровь, которая текла из губы, разбитой только что все тем же Жорой-Людоедом.
– Вот он, настоящий вор, человек, который тяжельше сахара не поднимает! – продолжал восхищаться парень. – Воры – они, вообще, народ яркий!.. Я так скажу: демобилизованные из армии солдаты – это, конечно, очень интересные люди. И много чего порассказать могут. Но воры, безусловно, люди не менее, а может, даже более интересные, чем демобилизованные из армии солдаты. Вы не судите меня строго, я человек совершенно бессмысленный. Так сказать, без царя в голове. Но меня тоже иногда охватывает истерика… Кругом – одна глупость. А я, мало того, что глуп, так еще и истеричен. Правильно про меня сегодня сказали, что я – это Господин Истерика. Невозможно жить! Нигде не обеспечивают мне нужного настроения! Бестолковость одна!.. Только иногда вот с каким-нибудь демобилизованным солдатом пообщаешься и наберешься нужного настроения. Думаю, если бы я с вами, истинными ворами, пообщался, я бы тоже поднабрался нужного настроения. Мне бы жить интересней стало. А то так просто неинтересно жить. Так просто, без особого настроения, без истерики – это не жизнь! Ведь я – Господин Истерика, как ни говори!
Но двое, что вылезли из такси, больше не обращали на него внимания, а стали о чем-то вполголоса разговаривать между собой. Эту очень короткую часть разговора дедок расслышал плохо, уловил только, что «сейчас сюда приедет милиция», и один раз было произнесено название «Хорин». Парень, уловив это слово, принялся пьяно уверять воров, что может показать им самую короткую дорогу до того дома, в котором располагался подвальчик самого необыкновенного в мире самодеятельного театра, но те не стали его слушать, а поспешили к такси, – милиции пока нигде не было видно. Перед тем как уйти, тот из двух воров, что был очень волосат, напоследок толкнул пьяного парня в грудь, да так, что тот отлетел к мусорным бачкам, сильно ударившись о них головой, а потом свалился на асфальт.
Не обращая на него больше внимания, воры вернулись к перекрестку, где залезли в канареечного цвета такси «Волга», которое тут же уехало. Пока парень медленно поднимался с асфальта, дедок выбрался из своего укрытия и поспешил в хориновский подвальчик, чтобы предупредить товарищей по самодеятельному театру о приближавшихся визитерах. В том, что он опередил их всего лишь на какие-нибудь несколько минут, дедок был уверен, так как хоть и добирался он до «Хорина» едва ли не бегом и по самому короткому пути, а все-таки и не мог он сильно обогнать двух воров, которые, наверняка, кружили сейчас в канареечного цвета такси где-то совсем рядом, разыскивая улочку, по которой можно было бы на автомобиле подъехать к дому, в подвале которого располагался «Хорин».
Едва дедок успел дорассказать все это, как в хориновском зале появился пьяно пошатывавшийся Охапка. Лицо его было перемазано уже подсохшей кровью.
– Где мои новые друзья? Они уже здесь? – спросил он с порога. – Сюда должны были прийти два моих друга. Имейте в виду, я – Господин Истерика. Так что советую вам быть со мной поосторожней и лишний раз меня не задевать. А то я здесь такое устрою, что не обрадуетесь!.. И еще хорошо будет, если я двух-трех здесь жизни не лишу… Так что лучше меня не трогайте.
Ошалевшие хориновцы и без этого предупреждения молчали. Некоторое время подождав ответа, Охапка, осмотревшись и не обнаружив нигде Жору-Людоеда и его спутника, устало повалился на один из стульев, с которого едва успел предусмотрительно подняться хориновский актер.
Развалившись на стуле, Охапка прикрыл глаза, но спит он или нет, понять было невозможно.
В этот момент на выходе из лабиринта, что вел к двери на улицу, возникли уже хорошо знакомые нам, но совершенно пока не известные хориновцам Жора-Людоед и Жак. Впрочем, имя Жора-Людоед было знакомо некоторым из них из читанной еще во время репетиции в школьном классе статьи из обрывка завалявшегося номера «Криминальных новостей». Появлением знаменитого вора хориновцы были обязаны тому обстоятельству, что Жора-Людоед случайно услышал какую-то небольшую часть разговора Томмазо Кампа-нелла про тюремный паспорт из рации того самодеятельного артиста, что изображал из себя в шашлычной старуху Юнни-кову.
Войдя в хориновский зальчик, Жора-Людоед продолжал какой-то разговор, который они с Жаком начали, видимо, еще на улице:
– Мы теперь в театре, хоть и в самодеятельном. А я театральную жизнь люблю. Вот бы мне навсегда в этой театральной жизни-то остаться! Найти бы тюремный паспорт и потом потерять его где-нибудь в театре, чтобы навсегда в театре-то и остаться, – проговорил Жора-Людоед.
– Что же ты здесь, в Лефортово, вот в этом вот странном маленьком театрике в подвале хочешь остаться? – сказал с некоторым разочарованием Жак, разглядывая тем временем убогую обстановку хориновского зальчика.
– Нет, конечно. Сейчас я думаю, что планом моим могло бы быть: найти тюремный паспорт и отправиться с ним сегодня на премьеру «Маскарада» и остаться там навсегда, – откровенно сказал Жора-Людоед. – Впрочем, театр есть театр, и здесь, хоть театрик здесь и достаточно маленький и какой-то весь недостроенный, мне все же нравится больше, чем не в театре. И честно тебе скажу, Жак, больше мне здесь нравится, чем в тюрьме…
Жак был настолько поражен, что даже отступил немного в сторону и широко раскрытыми глазами уставился на Жору-Людоеда.