Дело в стиле винтаж

Уолф Изабел

Я взглянула на миссис Белл. Она качала головой и смотрела в окно. Я увидела, как по ее щеке покатилась слеза.

— «Моя мама умерла в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году в возрасте пятидесяти восьми лет. Однажды я сказала, что жизнь обошлась с ней несправедливо, ее словно обсчитали. А она ответила: "Наоборот, мне неожиданно выпали удивительные сорок три года"».

Теперь я читала о том, как Моник утащила за собой охранница. Мириам рассказала мне об этом по телефону.

— «Эта женщина — ее звали «зверем» — записала мою маму в список на следующий «отбор». Но в назначенный день, когда мама вместе с другими была в кузове грузовика и ожидала отправки — я едва способна написать это — в крематорий, ее узнал молодой охранник

СС, который зарегистрировал ее прибытие в лагерь. Тогда, услышав, как чисто она говорит по-немецки, он спросил, откуда она родом, и мама ответила: «Из Мангейма». Он улыбнулся и сказал, что тоже оттуда, и потому, встречая маму, он улучал момент и говорил с ней об этом городе. Тем утром, увидев ее в грузовике, он заявил водителю, что произошла ошибка, и приказал маме спуститься на землю. И она считала тот день — первое марта сорок четвертого года — своим вторым днем рождения».

Дальше в письме Лена описывала, как этот охранник СС перевел Моник на работу в кухню, где она драила полы; это означало, что она теперь трудилась в помещении и, что еще важнее, могла есть картофельные очистки и даже немного мяса. Она потихоньку набирала вес, достаточный для того, чтобы выжить. Спустя несколько недель Моник стала кухонной «ассистенткой» и начала понемногу готовить, хотя это было непросто, поскольку единственными продуктами являлись картошка, капуста, маргарин, мука, иногда немного салями и кофе из желудей. Так она проработала три месяца.

— «Затем мою маму и двух других девушек назначили готовить для женщин-надзирательниц, живших в своем бараке. После рождения братьев-близнецов мама научилась стряпать и работала очень хорошо. Надзирательницам нравились ее картофельные блины, кислая капуста и штрудель. Этот успех помог ей выжить. Она говорила, что материнские уроки спасли ей жизнь».

Теперь я поняла замечание Мириам, что мама Моник наделила ее истинным даром. Я перевернула листок.

— «Зимой сорок четвертого года, когда с востока наступали русские, Аушвиц эвакуировали. Заключенных, способных стоять на ногах, погнали по снегу в другие лагеря в глубине Германии; это были настоящие марши смерти — людей, которые падали или останавливались, пристреливали. Так двадцать тысяч человек шли десять дней и оказались в концентрационном лагере Берген-Бельзен — и среди них моя мама. Она говорила, что это тоже ад на земле: еды практически не было, а тысячи заключенных страдали от тифа. Туда же послали и женский оркестр, и потому моя мать могла видеться с Мириам. В апреле Берген-Бельзен освободили. Мириам встретилась с матерью и сестрой, и вскоре они эмигрировали в Канаду. Мама оставалась в лагере для перемещенных лиц еще восемь месяцев и ждала известий о своих родителях и братьях; она практически обезумела, узнав, что их нет в живых. Но брат ее отца связался с ней через Красный Крест и пригласил в свою семью в Калифорнии. И моя мать поехала в Пасадену в марте сорок шестого года».

— Вы знали, Фиби. — В глазах миссис Белл стояли слезы. — Вы знали, Фиби. Ваше странное убеждение… оказалось верным. Оно было верным, — удивленно повторила она.

Я опять обратилась к письму:

— «Хотя моя мама вернулась к «нормальной» жизни — работала, вышла замуж и родила ребенка, она никогда не оправилась от перенесенных испытаний. Долгие годы она ходила с опущенными глазами. Она ненавидела, когда ей говорили «после вас», поскольку в лагере заключенный всегда должен был идти перед сопровождавшим его охранником. Она расстраивалась, завидев полосатую ткань, и не терпела ее у себя дома. И она была одержима едой — всегда пекла пироги, которые потом раздавала.

Мама начала учиться в старших классах, но это давалось ей с трудом. Однажды учитель сказал, что она не способна сконцентрироваться. Мама ответила, что ей известно все о «концентрации», гневно задрала рукав и показала номер, вытатуированный на левой руке. Вскоре после этого она бросила школу, хотя

была очень способной, и рассталась с идеей поступить в колледж. Единственное, чем ей хотелось заниматься, так это кормить людей. И она стала работать в рамках государственной программы по помощи бездомным и так познакомилась с моим отцом Стэном, пекарем, который отдавал хлеб двум благотворительным приютам здесь, в Пасадене. Они со Стэном полюбили друг друга, в пятьдесят втором поженились и вместе трудились в пекарне: он пек хлеб, а мама пироги, специализируясь на кексах. Их пекарня превратилась в большой концерн и с семьдесят второго года стала называться «Пасадена капкейк компани», а я последние несколько лет была ее исполнительным директором».

— Но вот чего я не понимаю, Фиби, — подала голос миссис Белл. — Как, зная об этом, вы ничего не сказали мне? Как вы могли несколько дней назад сидеть со мной, разговаривать и словом не обмолвиться о том, что вам известно?

Я снова посмотрела на письмо и зачитала последний абзац:

— «Мириам сегодня позвонила мне и сказала, что уже сообщила обо всем Фиби. Тереза, Фиби считает, что вы должны узнать о случившемся не от нее, а от меня, поскольку я ближе всех к Моник. Поэтому она договорилась со мной, что я напишу вам и расскажу историю своей матери. И я рада возможности сделать это.

С чувством искренней дружбы, Лена Сэндс».

Я посмотрела на миссис Белл.

— Мне жаль, что вам пришлось ждать. Но это не моя история, и я знала: Лена напишет вам.

Миссис Белл вздохнула, ее глаза вновь наполнились слезами.

— Я так счастлива, — прошептала она. — И так опечалена.

— Почему? — так же тихо спросила я. — Потому что Моник была жива, а вы ничего о ней не знали? — Миссис Белл кивнула, и по ее щеке покатилась еще одна слеза. — Но Моник не любила говорить об Авиньоне — и это вполне понятно, учитывая тамошнюю жизнь; она, вероятно, хотела забыть о тех временах. Кроме того, она могла не знать, выжили вы или нет и где теперь живете. — Миссис Белл кивнула. — А потом вы переехали в Лондон, а она была в Америке. В наши дни при нынешних средствах связи вы могли бы довольно быстро связаться. Но в каком-то смысле обрели друг друга сейчас.

Миссис Белл коснулась моей руки.

— Вы столько для меня сделали, Фиби, — больше, наверное, чем кто-либо другой, — но я собираюсь попросить вас еще об одной вещи… Наверное, вы уже догадались о чем.

Я кивнула и еще раз прочитала постскриптум Лены:

— «Тереза, я буду в Лондоне в конце февраля. И очень надеюсь встретиться с вами, потому что знаю: это сделало бы мою маму очень счастливой».

Я вернула миссис Белл письмо, затем пошла к гардеробу, достала синее пальто в защитном чехле и сказала:

— Конечно, я сделаю это.

Глава 15

Близилось Рождество. В магазине было много покупателей, поэтому по субботам мне помогала Кэти. Мама вернулась на работу и чувствовала себя счастливой, предвкушая, как встретится с Луи и папой в сочельник. На десятое января она наметила вечеринку по случаю своего дня рождения и шутила, что та состоится в автобусе.

Я начала планировать показ одежды в Блэкхите — к счастью, в большом зале отменили назначенное мероприятие на этот день.

Я виделась с миссис Белл дважды. В первый раз она поняла, что я с ней, хотя была сонной от лекарств. Во второй раз, двадцать первого декабря, не осознала моего присутствия. К этому времени ей постоянно давали морфий. И потому я просто сидела, держала ее за руку и говорила, как рада, что познакомилась с ней, никогда ее не забуду и теперь чувствую себя немного сильней, когда думаю об Эмме. При этих словах мне показалось, будто миссис Белл слегка сжала мои пальцы. Затем я поцеловала ее на прощание. Я шла домой в сгущающейся темноте и думала, что сегодня самый короткий день в году и скоро темнеть станет позже.