Дело Варнавинского маньяка
Шрифт:
Как и договаривались, Алексей нашел Евлампия Рафаиловича в отдельной комнате чайной Белянцова. С ним был мужик лет сорока, жилистый, крепкий, заросший обильно поседевшей бородой. Увидев вошедшего, мужик встал и поклонился:
— Трефил Осипович Оденцов.
Сыщик тоже представился и протянул крестьянину руку. Тот, на секунду замешкавшись, пожал ее. Мужчины сели, Лыков заказал чаю для всех и обратился к Оденцову:
— Вот о чем хотел поговорить, Трефил Осипович. В Варнавине ходят всякие разговоры про вашу деревню. Что пенек нашли поблизости в лесу, а в нем нож торчит. Волколак-де в Бочкарихе завелся…
— Глупости и про пень, и про нож. Слыхал про это и я… Нету в Бочкарихе никакого
— А кто есть?
Оденцов замолчал, настороженно глядя на сыщика.
— Трефил Осипович, а еще говорят, что у вас там люди пропадают.
— Вот это правда.
— Чем вы это объясняете?
— Не знаю.
— Я спрошу тогда без обиняков. Есть в Бочкарихе такие люди, которые укрывают беглых преступников?
Оденцов окончательно смешался и отвел взгляд. Евлампий Рафаилович тронул его за плечо:
— Скажи ему правду. Очень надо. Господину Лыкову можно верить, он порядочный человек.
— Ить эта… В самой-то Бочкарихе нету.
— А где есть?
— Выселок стоит в трех верстах, прямо в лесу. Выродовский починок.
— Чей-чей?
— Это фамилия у него такая. Подходит она к нему, правильная фамилия. Антип Выродов на общество обиделся, да и отделился. В лес ушел жить.
— Один он там?
— Како один! Жена, сын с невесткой да внук со внучкою.
— Правильная, говорите, у него фамилия?
— Подлинный дудор [46] .
— Он, этот Антип Выродов, и содержит притон, так?
Крестьянин вдохнул, словно собирался прыгать в холодную воду, и подтвердил:
— Точно так. Сами кобели, да еще собак завели.
— Что за люди, сколько их, как часто приезжают и уезжают?
Сказав главное, Оденцов словно успокоился и начал теперь рассказывать более подробно.
— Двор у Выродова большой, выстроен «покоем» [47] . Што там делается, ниоткель не видать. Да и не ходит туда никто, боятся.
46
Дудор — хлам, мусор (ветлужск.).
47
То есть буквой «п».
— Давно началось?
— С того году.
— А люди когда начали пропадать?
— Тогда и начали. Сначала Митяй-пастух о прошлом августе. И еще двое проходящих об эту весну.
— Много он их там укрывает?
— Да кто ж их считал? Приходят и уходят они завсегда ночью, обходной дорогой, через лес. Слышно, две брички у них.
— Ага. От шести до восьми человек, значит. Так. Пора ваших непрошеных гостей выкурить. Вы сами-то что-нибудь сделали для этого?
— А што мы могем? Становому пожалиться? Так он у Выродова с ладони ест. Только себе на голову испытание нашлешь. Подопрут ночью избу да спалят соплошь всю семью за один длинный язык. Шугается народ…
— Ладно, скоро это кончится. Но, чтобы все удалось, я должен к вам приехать и своими глазами выселок осмотреть. Далеко ли лес, какой забор, есть ли сторожевые собаки, и много чего еще.
— У нас место глухое, чужих не бывает. Заподозрит он…
— А мы ему сказку придумаем. Бочкариха старообрядческая деревня?
— А то как же! Австрийского согласия [48] . Все по старой вере живем.
— Когда вернетесь сегодня к себе, скажите мужикам, что познакомились на базаре с торговцем по фамилии Лыков. Тертый парень и скупщик. Выменивает [49]
48
Течение австрийского согласия — беглопоповцы (один из старообрядческих толков).
49
Иконы в России не покупали, а выменивали на деньги. Учитывая культовый характер товара, старались избегать «торговых» оборотов и даже деньги не давали в руки, а оставляли на прилавке.
— Ага.
— Еще Лыков говорил, что в продаже старых икон ничего дурного нету, потому что он сам старообрядец и покупки свои отвозит на Рогожское кладбище, единоверцам. Так что они попадут в хорошие руки, а можно изрядную деньгу заработать. Скажите, а на самом-то деле древлеправославные иконы в Бочкарихе есть? А то, может, я глупость придумал?
— Иконы-то? Да почитай в каждой избе. У меня у самого их полное тябло [50] .
— Тогда все правдоподобно.
50
Тябло — киот, угловая доска для икон (ветлужск.)
— А ведь ловко придумано! — впервые за всю беседу улыбнулся Оденцов. — Такие скупщики взаправду бывают, ажно я о них слыхал. До нас-то, правда, они еще не доходили…
— Теперь дойдут. А у Выродова иконы имеются?
— У него больше всех. Фальшивый человек: стыда во лбу нет. Грешит, грешит, много ему приходится молиться. Вот и запасся.
— Все сходится. Давайте решим так. Я приеду к вам завтра перед обедом. Потолкаюсь по деревне, торговлю разверну. Буду сильно цену занижать. Потом дойду до Выродовского выселка и попробую зайти в дом. Скатаюсь в соседние деревни. Так и протолкаюсь до вечера. Переночую у вас и утром чуть свет уеду. Будет уже пятница. Нападать на выселок в субботу или воскресенье опасно. Его обитатели могут уехать на разбой, и мы тогда их только спугнем. Заявимся к вам утром в понедельник, когда они точно будут отдыхать от неправедных трудов.
Оденцов встал, подошел к иконе в углу и перекрестился:
— Хосподи Есусе Христе сыне Божие… ниспошли удачу в делах наших… надоело в своем доме дрожать!
— Ну, Трефил Осипович, теперь уходите. Только не в общую дверь, а через двор. И чешите нынче как следует на деревне языком, готовьте Бочкариху к моему появлению!
Крестьянин ушел, а Лыков обратился к Рукавицыну:
— Вот вам, Евлампий Рафаилович, и ваш волколак. Нет никого страшнее человека!
— Да… Спасибо за науку…
— Вам спасибо, что помогли разговорить Оденцова. На их выселке прячется банда. Я договорился вчера с исправником, что мы банду эту разгоним. Скоро в Бочкарихе опять будет спокойная жизнь, перестанут пропадать люди. К вам же еще одна просьба. Мы сейчас расстанемся, я обещал жене походить с ней по базару. Где ваш Тимофей?
— У выхода стоит, меня дожидается. Молод он еще по чайным сидеть.
— Он мне нужен. За мной в последние сутки кто-то следит. Не могу сам выяснить, кто. Пусть сейчас, когда я буду шляться по базару, Тимофей ходит за мной. Но обязательно в значительном удалении и не шарит по толпе глазами!