Дело вдовы Леруж
Шрифт:
Внезапно упасть наземь с небес! Страдания следователя были неописуемы.
— Да, лучше бы вы сказали мне, Клер, — отвечал он, — а может быть, нет. Благодаря вашему молчанию я полгода питал сладостные иллюзии, полгода предавался волшебным мечтам. Вероятно, это и было счастье, отпущенное мне на земле.
Еще не совсем стемнело, и он ясно видел мадемуазель д'Арланж. Ее прекрасное лицо было бледно и неподвижно, как мрамор. Крупные слезы беззвучно струились по ее щекам. Г-ну Дабюрону казалось, что он видит плачущую статую.
— Вы любите другого, — заговорил он наконец, прервав молчание, другого! И ваша бабушка не знает об этом. Клер, человек, которого вы избрали, не может быть недостоин вас. Почему же маркиза его не принимает?
— Тому есть препятствия, — прошептала Клер, — и боюсь, эти препятствия останутся навсегда. Но я из тех, кто любит лишь единожды в жизни. Такие, как я, выходят замуж за того, кого любят, а если нет… Тогда монастырь.
— Препятствия… — глухим голосом проговорил г-н Дабюрон. — Есть человек, которого вы любите, он знает об этом, и ему мешают какие-то препятствия?
— Я бедна, — откликнулась мадемуазель д'Арланж, — а его семья страшно богата. Отец его — человек черствый и неумолимый.
— Отец! — воскликнул следователь с горечью, которой и не думал скрывать. — Отец! Семья! И это для него преграды! Вы бедны, он богат — и это его останавливает! И он знает, что любим вами!.. Ах, если бы я был на его месте! Я восстал бы против целого света! Разве жертвы, приносимые любви, как я ее понимаю, могут быть слишком велики? Впрочем, это и не жертвы вовсе. Чем огромнее жертва, тем огромнее радость от нее. Страдать, бороться и все-таки надеяться, надеяться, несмотря ни на что, самозабвенно отдать всего себя — вот что значит любить.
— Так люблю я, — просто сказала мадемуазель д'Арланж.
Этот ответ добил юриста. Он понимал ее. Все кончено, ему не оставалось ни малейшей надежды. Но он испытывал мучительную потребность продлить свои терзания, испить всю горечь до конца, чтобы еще больше убедиться в собственном несчастье.
— Скажите, — настойчиво спросил он, — откуда вы его знаете? Где и когда могли с ним говорить? Ведь маркиза никого не принимает.
— Признаюсь вам, сударь, во всем, — с достоинством отвечала Клер. — Мы уже давно знакомы. Впервые я встретила его в гостях у приятельницы моей бабки, старой мадемуазель де Гоэлло, которая приходится ему дальней родственницей. Мы заговорили, потом встретились там же еще раз…
— Да, помню, — подхватил г-н Дабюрон в каком-то внезапном озарении, теперь вспомнил. Когда вам предстояло идти к мадемуазель де Гоэлло, перед тем вы дня три или четыре бывали веселей, чем обычно. А возвращались частенько в печальном настроении.
— Это потому, что я видела, как он страдает, сознавая свое бессилие перед препятствиями.
— Значит, его семья столь знатна и богата, — мрачно проговорил юрист, — что отвергает союз с вашим домом?
— Я расскажу вам все и без ваших вопросов, сударь, — отвечала мадемуазель д'Арланж, — все вплоть до его имени. Его зовут Альбер де Коммарен.
В эту минуту маркиза, нагулявшись, собралась возвращаться в нежно-розовый будуар. Она приблизилась к беседке.
— Блюститель правосудия, — воскликнула она своим оглушительным голосом, — пора садиться за пикет!
Следователь, не отдавая себе отчета в своих действиях, поднялся и пробормотал:
— Иду, иду.
Клер удержала его за руку:
— Я не предупредила вас, что все сказанное мною должно остаться между нами.
— Ах, мадемуазель! — с упреком воскликнул юрист, уязвленный таким недоверием.
— Я знаю, — продолжала Клер, — что могу на вас положиться. Но как бы ни повернулись события, покой мой утрачен.
Г-н Дабюрон вопросительно посмотрел на нее, он был удивлен.
— Можно не сомневаться, — пояснила Клер, — что если я, юная и неопытная девушка, могла чего-то не заметить, то бабка моя заметила все; раз она продолжает вас принимать и ничего мне не сказала, значит, она желает вам успеха, молчаливо поощряет ваши намерения, которые, можете мне поверить, я нахожу чрезвычайно для себя лестными.
— Я вам сказал об этом с самого начала, мадемуазель, — отвечал следователь. — Госпожа маркиза не отвергла моих надежд.
И он пересказал вкратце свой разговор с г-жой д'Арланж, деликатно обойдя денежные проблемы, игравшие для старой дамы столь важную роль.
— Я не ошиблась, — печально заметила Клер, — теперь мне придется худо. Когда бабка узнает, что я не приняла вашего предложения, она будет вне себя от ярости.
— Плохо же вы меня знаете, сударыня, — перебил юрист. — Я ничего не собираюсь рассказывать госпоже маркизе, я исчезну без всяких объяснений. Она сделает вывод, что по зрелом размышлении я…
— О, я знаю, вы добры и великодушны!
— Я удалюсь, — продолжал г-н Дабюрон, — и скоро вы позабудете самое имя бедняги, который сегодня расстался с надеждой на счастье.
— Я надеюсь, вы не верите в то, что говорите? — пылко перебила девушка.
— Нет, это правда. Последнее мое утешение — мысль о том, что когда-нибудь вы вспомните обо мне не без доброго чувства. Пройдет время, и вы скажете себе: «Этот человек любил меня». Поверьте, мне хотелось бы, несмотря ни на что, остаться вашим другом, да, преданнейшим вашим другом.
Клер порывисто схватила руки г-на Дабюрона.
— Вы правы, — сказала она, — мы должны остаться друзьями. Забудем, что произошло, забудьте то, что вы мне сейчас сказали, станьте для меня, как прежде, лучшим, снисходительнейшим из братьев.
Стало темно, она уже не могла разглядеть его лицо, но догадалась, что он плачет; недаром он медлил с ответом.
— Да разве это возможно? — прошептал он наконец. — Разве возможно то, о чем вы меня просите! Вы призываете меня все забыть. У вас-то достанет силы на это. Неужели вы не видите, что я люблю вас в тысячу раз сильнее, чем любите вы… — он осекся, не смея произнести имя Коммарена, и только добавил: — Я вечно буду вас любить.