Дело всей жизни. Книга первая
Шрифт:
— Всё-таки подрочил… Занятное начало дня.
Встал, собрав семя в ладонь, и пошёл в душ…
Несси нашлась… в кухне. В невиданном до этой минуты свободном красном платье выше колена с повязанным поверх кухонным фартуком. Не слишком, но громко играла весёлая музыка, а моя потеряшка вместе с Экеном что-то взбивала.
Ароматы витали просто возмутительные! Я почувствовал себя обделённым и вечно голодным оборванцем, попавшем на пир богов чревоугодия. Где, чёрт возьми, моя манная каша?!
У меня сегодня, похоже, необъявленный день самообслуживания. Я перегнулся через барную
Меня заметили не сразу. Несси с Экеном что-то делали, стоя ко мне спиной, и только когда моя девочка повернулась что-то взять в баре, увидела меня и от неожиданности вздрогнула. Я зажал ложку в руках и смотрел на неё серьёзно.
— Где моя каша? — спросил, чётко проговаривая слова и раздувая ноздри, как бык перед броском на тореадора, изображая праведный гнев за её побег из постели.
Экен повернулся на звук моего голоса, они с Несси переглянулись и прыснули смешком. Оба отвернулись, засуетились, что-то накладывая в высокую стеклянную вазочку на ножке и тихо переговариваясь с хитрыми улыбками. Потом Несси повернулась и поставила вазочку на мою пустую тарелку.
Выглядело это красиво. Пахло вкусно. Но на манную кашу совсем не походило. Наверное, я смотрел на то, что мне дали, как-то не так, потому что Несси хихикнула.
Экен налил что-то в высокий бокал и поставил его рядом со мной.
— Ваш завтрак, сэр Никита, — чопорно произнёс повар.
Я, пальнув в него из зениц, ковырнул воздушную массу с ломтиками манго и карамельным лимонным сиропом. Поднёс ложку ко рту и угрожающе посмотрел на обоих — если мой сбежавший «завтрак» лишит меня манной каши…
То, что попало в рот, растворилось на языке практически мгновенно. Набрал полную ложку нежной воздушной массы… Оттенки вкусов — манной каши, сыра, сливок, каштана — раскрывались неожиданно и многогранно. Так быстро я завтрак не съедал никогда. И когда вазочка опустела, взял бокал, сделал глоток…
В тот год мы не поехали отдыхать на острова, а перед первым классом на три недели в августе меня отправили в санаторий под сибирским городком.
«Кедровый» полностью оправдывал своё название — профилакторий расположился на краю обрыва в хвойном лесу: сосны, ели, лиственницы и необъятное море стройных красавцев кедров. Воздух после Москвы даже мне — тогда совсем ребёнку — показался таким упоительным, что им невозможно было надышаться. Таким прозрачным, что казалось, будто кто-то вытер пыль с глаз. Тихим, наполненным лишь шелестом ветерка, хрустом веток под ногами, фырками крыльев вспорхнувших из кустов птах, журчанием ручья с хрустальной сверкавшей на солнце ледяной водой…
Я любил сидеть на каменной площадке за детским спальным корпусом и смотреть на океан тайги, сизые бока гор, серебряную ленту быстрой речушки на дне невысокого обрыва. Замирал
В меню моего «диетического стола» входило кедровое молоко с мёдом. Я забирал стеклянную бутылочку, по форме точь-в-точь как советские для кефира, убегал в сон-час от воспитателей на любимое место, откручивал полосатую крышечку и смаковал полюбившийся коктейль, мечтая полетать на драконе над необъятной сибирской тайгой…
Я ездил туда ещё три года, и каждый раз каким-то чудом менялся, превращался из агрессивного неуправляемого мальчишки в мечтательного спокойного ботаника, боявшегося осквернить священную тишину загадочного для меня мира…
…кедрового молока с мёдом и орешками, зажмурившись и чувствуя, как грудь распирает то ощущение чистоты и тихого счастья, спокойствия и умиротворённости, как тогда, когда сидел один почти на краю обрыва.
Тихо поставил опустевший бокал на стол, посмотрел на Экена и Несси. Сердце волновалось, перед глазами всё ещё стояли стволы красавцев кедров с каплями застывшей смолы, а под рукой я чувствовал не гладкость каменной столешницы, а неровную тёплую кору.
Почему мне вдруг стало так хорошо и спокойно, почему воздух стал чище и свежее, а краски ярче? Почему хотелось молчать, боясь спугнуть что-то, чего я ещё не осознал?
Несси смотрела на меня широко распахнутыми глазами пытливо и чуть встревоженно, а Экен просто забрал посуду, бросив на меня совершенно обычный взгляд, но… раздери меня сатир, если он каждой морщинкой не улыбался!
— Сэр, Никита… — вошёл в столовую Маури и будто споткнулся о тишину, добавил совсем уж тихо: — Джейк звонит…
— Набегался по лесам, бродяга? — с улыбкой спросил друга, не поздоровавшись.
Откинулся в кресле и закинул ноги на стол.
— Я бы дольше побегал, если б то был не просто лес, — хмыкнул Джейкоб. На заднем плане я услышал звук хлопнувшей дверцы автомобиля.
— Вот это поворот на нашем тракте… — я спустил ноги со стола, встал с кресла, подошёл к панораме и пронзил Нью-Йорк взглядом.
Небо исчерпало запас прочности, пропеклось и затлело пепельными тучами. Тени от них наползали на город, как огромные уродливые призраки, выползшие из океана, подгоняемые хлёсткими ударами ослепительных бичей сердитого погонщика.
Стена ливня сминала очертания города, размывала полотно пейзажа, размазывая рекламные огни на палитре апокалиптического экспрессиониста. Гром рокотал глухим рыком адского пса, спущенного с цепи, катился по улицам, ударялся о бока небоскрёбов, загоняя всё живое в прорехи-двери.
— Где ж тебя носило? — я адресовал реплику Джейку и ливню одновременно.
— Завтра вечерком увидимся. Извини, Ник, мне надо ещё пару звонков сделать до нашей встречи.
— Завтра я с тебя шкуру спущу, — зловеще пообещал другу и приоткрыл створку панорамы.