Дело земли
Шрифт:
— Интересно, — проговорил Сэймэй, разделив их на две части по три. — Как интересно…
— Что там такого интересного?
— Триграмма «Кунь», выпавшая сверху, господин Минамото, указывает на стихию земли и желтый цвет. В изначальном развитии благоприятна стойкость кобылицы. Благородному человеку предстоит действовать, но если он выдвинется вперед, то заблудится, отступив же назад, он повелителя обретёт. Здесь благоприятно на юго-западе найти друга и на северо-востоке друга утратить. Спокойная стойкость — к счастью.
— Она всегда к счастью, — усмехнулся Райко. — Во всяком случае, лишней никогда не бывает… Но что все это для меня значит?
— Это еще не все, господин Минамото. Нижняя триграмма — шестая позиция. В Книге Перемен об этом сказано: «Драконы бьются на окраине. Их кровь синя и желта». В борьбе темного и светлого сейчас наступил период преобладания темного. Если бы не эта триграмма, я бы порекомендовал вам отступить. Остаться в столице, отдавшись под высокое покровительство. Но Книга Перемен ясно указывает на то, что нужно покинуть столицу и отправиться на окраины. Вы, вне всяких сомнений, дракон Света. Пришелец с северо-востока, вы собираетесь на юго-запад, в царство тьмы. Опасность будет ждать вас в земле или под землей. Остерегайтесь всего, что связано с началом Тени — воды, земли, Луны, холода, женщин. В помощь вам все, что связано с началом Света — огонь, Солнце, сила, твердость, мужчина. Впрочем, вы и сами это знаете. Дайте руку.
Райко протянул Сэймэю руку, и тот крепко сжал его ладонь… а потом откинулся назад, упал на циновки, выгнулся, как живая креветка на раскаленной плите. Райко чуть не вскрикнул — с такой силой Сэймэй сжал его кисть. И так же внезапно Сэймэй обмяк. Глаза его закатились.
— Господин Абэ! — Райко осторожно потряс гадателя за плечо. — Господин Абэ!
— Столько крови, — с мукой в голосе проговорил Сэймэй. — Почему не бывает иначе? Почему никогда не бывает иначе?
— Это?..
— Нет, это не ваша. Вернее, ваша, но не сейчас — и не скоро. Вы вернетесь, господин Минамото. Вернетесь — и, если не упустите возможностей, открывающихся перед вами, возвысите род Гэн, как никто до вас.
Сэймэй сел, достал из-за пазухи тонкую бумагу, вытер пот.
— А лет через сто или двести ваш род превратит страну в поле брани, — закончил он.
— Так может… мне имеет смысл не возвращаться? — спросил Райко.
— Нет, господин Минамото. Если вы не вернетесь — страна превратится в поле брани этим летом. Не забывайте: где-то поблизости зреет новый Масакадо.
— А бывают пути, к худу не приводящие?
Глупый вопрос. Если бы Сэймэй знал ответ, разве сам, без просьбы, не сказал бы?
— Говорят, таков восьмеричный путь. Но я не вижу его. Может быть дело во мне…
— …А вон, кажется, монастырь! — Цуна показал хлыстиком на склон, открывшийся за очередным поворотом.
Райко опустил флейту.
— Будем ночевать под крышей, — сказал он. — Если конечно, монахини соизволят пустить нас…
— Я бы не пускал Кинтоки, будь я монахиней, — сказал Урабэ. — Он все мечтает кого-то палочкой угостить…
— Он-то мечтает… а другие под шумок делают, — хмыкнул Садамицу.
— Думаю, у преподобной Сэйсё таких вольностей в обители не допускают, — сказал Райко.
Преподобная Сэйсё в миру была некогда дамой Стрелолист…
…Вскоре они подъехали к воротам монастыря. Самураи остановились чуть поодаль, Райко спешился — нельзя в святое место въезжать верхом — и, подойдя к вратам, постучал колотушкой.
Прошло довольно длительное время, прежде чем с той стороны раздались шаркающие шаги и немолодой женский голос спросил:
— Кто там?
— Минамото-но Ёримицу, сын Минамото-но Мицунака, правителя Сэтцу, к вашим услугам. У нас письмо для преподобной Сэйсё от господина Абэ-но Сэймэя.
В воротах открылось окошечко:
— Дайте письмо.
— Увы, не могу. Велено лично в руки передать, — сказал Райко.
И даже не солгал.
За воротами помолчали. Потом сказали:
— Если преподобная Сэйсё не пожелает с вами встретиться — я ничего не смогу сделать.
— Если не пожелает, так тому и быть.
И снова ожидание. Уходящее солнце окрасило стволы сосен алым, запах осыпавшейся хвои поднимался от влажной после дождя земли. Та же хвоя поглощала звук шагов и стук копыт — казалось, сам лес берег покой укрывшихся от мира инокинь. Райко почувствовал, что его одолевает дрема, и оперся о сосну — как вдруг сверху окликнули:
— Эй!
Он поднял голову. Женщина, одетая в черные ризы, стояла наверху, на надвратной галерее. Отбросив с бритой головы накидку, она сказала:
— Я ношу имя Сэйсё. Вы письмо от моего непутевого сыночка привезли? Дайте-ка его сюда.
Райко чуть рот не раскрыл от удивления. Он ожидал, что его проведут в какую-нибудь хижину, где монахиня, как подобает, примет его за ширмой.
— Ну же! — поторопила женщина. — Где письмо?
Она опустила к Райко свой посох, и тому ничего не осталось, кроме как вложить письмо Сэймэя в одно из деревянных колец, украшающих навершие.
Она, наверное, тоже не любит прикасаться к чему-либо руками…
— Не люблю, — сказала монахиня, втягивая посох наверх. — Ну да что уж там.
И читать письмо она стала на месте, поставив локти на перила.
Красавицей ее сейчас никто бы не назвал — но предположить, что у нее пятидесятилетний сын, тоже было трудно. Райко решил, что ввалившиеся щеки и глаза — следствие жестоких постов и бдений, которым подвергает себя бывшая дама Стрелолист. И если бы она больше ела и спала, если бы щеки ее, как у придворных дам, приятно округлялись, и упавшие к локтям рукава рясы открывали не сплетение мускулов, а приятную полноту женской руки — то госпожа Стрелолист до сих пор могла бы нанизывать мужские сердца на нитку, ибо с виду ей можно было дать едва больше сорока, а белила превратили бы ее и вовсе в барышню.
Но, видать, не хотела дама Стрелолист пользоваться успехом. Оттого и забралась в такую глушь, оттого себя бдениями и трудами изнуряла.
— Монастырь маленький, на ночлег вас устроить негде, — монахиня спрятала письмо за пазуху. — Но когда вы съедете с горы и повернете налево от статуи Дзидзо, [67] то меньше чем через пять тё будет деревня. Это наше, монастырское владение, у старосты приказ пускать странников и нищих. Передайте ему это, — настоятельница бросила в руки Райко бамбуковую дощечку с просверленной вверху дырочкой, чтобы носить на поясе. На дощечке была выжжена мандала [68] Чистой земли. — Он поймет, что вас направила я. Завтра на рассвете вам от меня ответ привезут. Торопитесь, пока солнце не село — в темноте спускаться с горы тяжело, недолго и шею свернуть.
67
Бодхисаттва Кситигарбха, покровитель путников и маленьких детей. Его изображения, иногда в самом схематичном виде — камень с грубо прорисованным лицом — устанавливали вдоль дорог.
68
Символическое изображение мира в буддизме.