Дело земли
Шрифт:
Жрица с торжеством посмотрела на Сэймэя.
— А в чем был виновен его ребенок? — спросил гадатель. — Ребенок, которого ты выносила, несмотря на страшные ожоги? Рождение которого стоило тебе такой боли?
Жрица задрожала и закрыла лицо руками.
— Он не был нужен никому, бедняжка, — сказала она сквозь ладони. — Моя обожженная грудь не давала молока.
Сказав это, дочь художника вновь обрела самообладание и осмелела.
— Какое право ты имеешь осуждать меня, колдун? — спросила она. — Вы, мужчины, созданы нам на муки. Быстрая и милосердная смерть — самое лучшее, что могло с ним случиться.
— Он… здесь? — изнемогая от внутренней боли спросил Райко. — Среди… них?
— Нет, — в голосе жрицы прозвучало облегчение. — Он исчез из этого мира совсем. Как будто растаял.
— Его принял Будда, — как можно тверже сказал Райко. — Его чистый дух завершил круг земных перерождений. А может быть, и нет… Может быть, в моем теле он пришел в мир, и во мне ты полюбила именно его? Говорят, что если двое скоротали ночь под одним деревом — это уже значит, что судьбы их были связаны в предыдущих рождениях…
— Надоел! — рявкнула богиня, прянув между ним и жрицей. — Не для того тебя привели сюда, чтобы ты нес тут заморские бредни! Покажите ему, дети мои! — и тут богиня, обернувшись паучихой, бросилась на Райко, а на Сэймэя со всех сторон навалились цутигумо.
Райко пробовал сопротивляться, но она была невероятно сильна, и даже после того как четырьмя лапами стиснула свою добычу до треска в ребрах, четыре еще остались свободны. Из брюха ее вырвались клейкие нити, обвили руки и ноги — Райко повис, качаясь. Восемь маленьких паучков побежали по нему во все стороны, опутывая гуще и гуще.
— А ты, — обернулась паучиха к дочери художника, — знай, что твой срок во плоти вышел давно. Выйдешь отсюда с ним, уйдешь из-под моей власти — и обернешься дряхлой старухой, уродливой и бессильной.
Девушка закрыла лицо руками. Райко дернулся был на помощь Сэймэю — но паутина держала крепко. Сэймэя какое-то время не было видно в гуще тел цутигумо. Серебряную шпильку у него выбили, потом полетели какие-то окровавленные клочья, а потом люди-пауки чуть расступились, и Райко увидел мастера Тени и Света лежащим на земле, прижатым за руки и за ноги. От его одежды остались обрывки, и кто-то из цутигумо что-то жевал, все с тем же безучастным видом — а по бледным подбородкам текла кровь.
— Пока я хочу жить, я не могу умереть здесь, — сказал Сэймэй, глядя богине в лицо. Единственное, что осталось в ней от человека — лицо…
— Для тебя в этом нет ничего хорошего, — проговорила богиня. — Ты просто будешь страдать дольше…
Цутигумо снова вцепились в Сэймэя, и на этот раз он закричал. Богиня, запрокинув голову, расхохоталась, паутина заходила ходуном. Когда богиня остановила своих оборотней, на Сэймэе живого места не было — но он все же поднял голову.
— Чего ты хочешь этим добиться?
— Его, — паучиха указала когтем на Райко. — Ты, жалостливый! Ты можешь избавить его от мучений, — с расстановкой произнесла она пронзительным, как звон перетянутой струны, голосом. — Стань моим.
— Я не понимаю вас, — Райко и в самом деле чуть не задыхался от жалости, но не столько к Сэймэю — он, весь покрытый ранами, тут выглядел самым спокойным — а к этому кошмарному существу. Сэймэй… не перестал быть собой, и вряд ли перестанет, что с ним ни делай. А она была некогда красавицей. Она была царицей и праматерью целого народа. Бог огня, выходя из ее лона, убил ее — но муж не пожелал мириться с ее смертью. Он спустился за супругой сюда, в страну корней, увидел, чем она стала — и испугался… Испугался бы я на его месте? Я сейчас не боюсь, а только жалею ее всем сердцем — но лишь потому что это богиня, а не моя жена. Если бы это была Тидори? Если бы это ее тело, такое знакомое и любимое, превратилось в сгусток гнили, который обсели пауки-демонята? Смог бы я не содрогнуться от отвращения?
— Стань моим супругом. Докажи, что мужчины не так никчемны и трусливы, что твоя жалость не просто слова.
Она приблизилась, лицо в лицо, черные зрачки звали в голодную пустоту.
— Стань моим, — шепнули вылинявшие губы.
«Соглашайся, — шепнул вдруг чей-то голос, очень похожий на голос преподобной Сэйсё. — Соглашайся без страха. У неё все равно ничего не получится».
Страха и не было, а лицо богини вдруг показалось похожим на мертвое, без кровинки, лицо Тидори. Ну да, она же богиня мертвых, и все умершие у нее, и Тидори тоже… И Райко потянулся к ней, коснуться щекой щеки, ведь все, что в ней человеческого — это лицо… Паучье тело богини изогнулось, и острое костяное жало вошло в живот юноши — наискось, под углом, чтобы пронзить сердце. Но боль пришла не от жала. Это сердце в груди раскрылось тугим ранящим цветком, алым лотосом совершенных очертаний. Повеяло невыразимой свежестью, на радостно-алых лепестках заплясала роса. Райко понял, что умрет сейчас — и умрет счастливым.
Богиня вскрикнула, коротко, пронзительно — и осыпалась бурым прахом. Все изменилось в единый миг. Люди-пауки брызнули в стороны от Сэймэя, потолок раскололся надвое, и внутрь хлынул багровый свет, испещренный какими-то блестящими белыми точками. Все ближе, ближе — и тысяча птиц, речных чаек-тидори, ворвалась под расседающийся свод, заполнила пещеру белизной, звонкими кликами и трепетом ветра. Хира-хира! — крылья хлопали, как боевые стяги Минамото, задевая Райко на лету. Птичья лавина снесла паутину, разорвала путы, на которых висело иссушенное существо — некогда Великий Министр Хорикава. Лучи багрового света, отразившись от лепестков сердца-лотоса, упали на него — и мучитель-страдалец растаял. Паутина, опутывающая члены Райко, тоже истаяла вмиг — кроме той единственной тоненькой нитки, что была его собственной; она же вдруг окрепла и напряглась, так что он не упал между дочерью художника и Сэймэем — а плавно опустился. Натяжение паутинки становилось все сильнее, а трещина в потолке росла, и Райко увидел вдруг, как по рукам и волосам девушки вновь бегут язычки пламени.
— Уходи со мной! — крикнул он. — Уходи, спасайся!
— Мне нет спасения, — почти без голоса ответила девушка.
— Неправда. В сердце Будды для всех есть место.
Девица снова покачала головой. Райко не понимал, отчего это — ведь пока богиня была здесь, она хотела уйти!
— Найдите меня там! — пламя охватило девушку уже целиком, и Райко видел теперь, что ей больно. — Найдите меня в мире живых, и…!
Она бросилась прочь, в спасительную для нее тьму — а Райко вдруг дернуло и повлекло вверх, поэтому он не расслышал последнего слова.
…Он лежал на спине, плечи затекли, и кто-то крепко держал его за руку.
— Милостивый Будда Амида, — пробормотал Райко.
Кругом оседал ледяной туман.
— Он самый, — сказала, склоняясь над ним, монахиня Сэйсё.
— На вашем месте, — прокашляли рядом, — я бы туда в ближайшее время не возвращался. Вам припомнят разнесенный потолок. Они сами виноваты, нечего хватать кого ни попадя, но вам это не поможет.
— А вот и мой разлюбезный непутевый сынок изволили прийти в себя, — усмехнулась женщина.