Дем Санд. Странствия меча
Шрифт:
Разбойники, кто мог двигаться, снова сбились в кучку. Оглядываясь на меня ежесекундно, полуглорк пытался снять с ветки всхлипывающую Митту. Ворк Грыня полз к своим, так и забыв подтянуть штаны и радуя взор белым меховым «сердечком» пониже куцего хвоста.
Медленно вдохнув и выдохнув, кое-как сдерживаясь от желания прижать правый бок ладонью, я вдруг решаю подвести резюме нашему знакомству:
– Из ныне случившегося, господа – и дама, рекомендую вам усвоить, что не все путники мирные да покладистые. И храни вас все Боги, чтобы напороться на настоящих Teh Mishkare. У ребяток разговор
И дивное дело, гномелла перестала тыкать в мою сторону фигами, потупилась и густо покраснела. Да и на лицах остальных разбойничков какое-то… просветление, что ли, появилось. И даже растерянность.
Буцефал негромкой ржанул, выгнул шею, покосившись на меня. Мол, молодец, педагог от Бога! Сначала всех по углам лопатой разогнать, а потом – воспитанием заниматься. Я криво улыбаюсь ему в ответ, легонько сжимая коленями его бока. Найтмар дёрнул головой и неспешно двинулся по направлению к мерцающему морочными огнями подлеску. Оставить горемычных разбойников в тылу ни я, ни найтмар не опасаемся. Демонстрации колдунства должно было им хватить, чтобы очухавшись, вообще унести руки-ноги подальше от мрачных границ заповедного Леса. Поэтому прозвучавший за спиной окрик стал полной неожиданностью:
– А ты-то, кто? Чего в ведьмовскую чащу прешься, а?
Судя по баритону и прикваку в конце каждого предложения, спрашивал полуглорк. И что это ты такой любопытный? Я придерживаю вороного и, оглянувшись, серьезно отвечаю:
– Ох, лучше тебе не знать, приятель. Многих бед избежишь.
– Чё ты его спрашиваешь, Бэбэул? – встрял мало-помалу пришедший в себя ворк, с трудом вставший на ноги и подтягивающий штаны на место. – Небось, беглый колдун! Кого-нибудь в жучару многолапую превратил, вот и дал деру прямо в проклятый лес… – Заметив мой пристальный взгляд, он поспешно отскочил за спину человекожабе и оттуда показал язык.
Бэбэул туда же, за спину, спрятал так и продолжавшую стыдливо теребить бороду гномеллу. Потом полуглорк всмотрелся в меня с прищуром и вдруг выдал:
– Да ты ж баба! Хоть вещички на тебе эльфские, с мужика снятые, чтоб мне сдуться! Ты – эльфская наемница, что ли?
Какой глазастый выискался! По двум первым пунктам попал в яблочко, а вот с третьим пролетел.
А впрочем, вопрос такой непростой, я и сама не один раз его себе задавала.
Решив, что за размышлениями я его не вижу, атаман Ёрм выполз из кустов, знаками показывая остальным следовать за собой. Я следила за ними краем глаза, заметив, что Грыня приноровился подобрать раскиданное по земле оружие. Нет, кто-то добрых слов не разумеет и дождётся до исправительной методики «горбатого могила – справа»!
Меня опять накрывает, только на сей раз волна прозрачного, серебристо-голубого цвета, и поднимается – снизу-вверх. С губ срывается тихое, только мне и найтмару слышное:
– Вар Тао9.
Ворк Грыня с руганью отшвырнул свой серп, вдруг налившийся призрачным сиянием и обжигающий нестерпимым холодом. Те же чудеса происходят и с оружием других разбойников, и они спешно избавляются от всех железок, на глазах покрывающиеся льдом. Секунда, другая, и обледеневшее оружие вдруг рассыпалось хрустким снегом, явлением в этих краях чуждым и пугающим.
Полуглорк Бэбэул проницательно зыркнул в мою сторону, утробно квакнул. Сгреб в охапку Ёрма и Митту и огромными скачками припустил вон, сопровождая каждый прыжок раскатистым кваком. Грыня порскнул за ними мгновением позже, успев напоследок показать мне неприличный жест. А вот у тролланов вышла заминка. Тот, что оставался на ногах, должен был решить непростую задачку: как бы так ухватить и обгаженного собрата, и оглушенного харийца и все это быстро, не приближаясь к нам с Буцефалом.
Я не стала ждать, как он выкрутится. Легонько тронула пятками конские бока, и вороной жеребец размерным шагом пошел прочь.
Где-то в вышине снова пронзительно крикнула птица. Я её не видела, но как-то поняла, что она все это время кружила над местом глупой потасовки, следила темными глазами-бусинками. И сейчас, быстро-быстро взмахивая крепкими крылышками, несется прочь от Ведьмачьего Леса, вдогонку за катящимся на закат солнцем. Я не видела этого, но чувствовала всем телом: медленно над дальним краем чащобы, пронизанной колдовскими огоньками, поднимается ночная тень. Там все темнее становится небесный окоем, наливается теми оттенками синего, что тревожат всех дневных тварей, и те спешат укрыться и спрятаться.
А я верхом на вороном коне двигалась ночи на встречу под полог колдовского Леса, который прозвали Ведьмачьим вовсе не потому, что здесь обитали колдуны и ведьмы. Здесь был оплот древнейших сил Мира, когда на заре эпох жизнь только зарождалась на поверхности. Темные силы породили диковинных, чуждых тварей, многие из которых и поныне не имеют ни имен, ни описаний в преданиях народов Мира. Рискнувшие войти в тень исполинских реликтовых деревьев, чьи кроны давно сплелись в непроглядный свод, реже редкого возвращались назад. И еще реже отваживались говорить о том, что увидели в заповедной чащобе.
Непонятная тревожная аура окружала все подступы и границы Ведьмачьего Леса, потому не было поблизости ни селений, ни даже пограничных постов. Говаривали, что ночные огни, разгоравшиеся ярче с наступлением темноты или даже в непогожий день, зачаровывали смотревших и звали за собой. И те, кто поддавался их зову, навсегда исчезали на обманных тропинках в мерцающих лесных тенях…
Даже сами истинные ведьмаки не совались в эти края. Даже Эльфы, не ведавшие, казалось бы, страха при встрече с первичными Силами Мира и всегда жаждавшие познать неведомое, отвели свои взоры от древней чащобы, раскинувшейся на площади в целую страну.
Поэтому я могла быть спокойна, углубляясь все дальше и дальше в лесной лабиринт: больше никаких внезапных встреч. Хотя при учете того, что я сорвалась и дважды призывала Аарки, двигаться придется не краешком леса, как планировалось вначале. Дорога моя теперь пойдет вглубь, в сердце чащи, мимо все более исполинских деревьев, аналогов которым я не знала. Их стволы были покрыты странной, стеклянисто отсверкивающей корой, чьи резкие ломанные линии напоминали чужие письмена. В складках коры то и дело зажигались и гасли огоньки, стекая к корням крохотными молниями. С нижних толстых сучьев, расположенных нередко метрах в пяти-шести над землей, свешивались длинные занавеси то ли мха, то ли гигантской паутины. Они тоже мерцали россыпью опаловых огоньков и медленно колыхались, хотя никакого ветра не было.