Демагоги, пастухи и герои
Шрифт:
Население Стокгольма состояло в то время большей частью из немцев, и в противоположность Маргарите, Альбрехт поддерживал немецких купцов в Швеции. Если бы датчане овладели Стокгольмом, привилегии немецких купцов были бы отменены, что, в свою очередь, нарушив равновесие сил на Балтике, ударило бы по Ганзе. В этой ситуации ганзейцы не придумали ничего лучшего, как обратиться за помощью к пиратам.
Штёртебеккер согласился оказать помощь стокгольмским немцам и Ганзе. Со своей флотилией он начал военные действия против датчан, поспособствовав в немалой степени заключению перемирия с Данией. Это, однако, не спасло пиратов впоследствии. Когда Штёртебеккер вернулся к своим прежним занятиям, ганзейцы и датчане объединились с твёрдым намерением положить конец пиратству. Пиратская база на Готланде была уничтожена, а в 1401 году ганзейцам удалось разбить Штёртебеккера у острова Гельголанд и взять его в плен. В гамбургской хронике упоминается о 40 убитых и 73 пленных пиратах, доставленных в Гамбург.
20 октября 1401 года Клаус Штёртебеккер был публично обезглавлен на одной из гамбургских площадей.
И в Средневековье, и в Новое время с пиратами, как, впрочем, и с другими криминальными элементами, расправлялись так же, как задолго до этого поступал Харальд Харфагр: «Когда конунгу надоела эта докука, он однажды летом поплыл со своим войском на запад за море и перебил там всех викингов, которые не успели спастись бегством. Затем он поплыл на юг к Оркнейским островам и очистил их от викингов. После этого он отправился на Южные острова и воевал там. Он перебил там много викингов, которые раньше предводительствовали дружинами» [33].
Подобная политика, а также невозможность малыми силами противодействовать растущему могуществу правящей элиты заставляла представителей маргинальных групп выбирать один из двух путей самореализации – миграционный или революционный. Первый сводился к поиску новых, неосвоенных земель или территорий, которые можно было захватить малой кровью. Так поступали викинги, и так поступали их потомки – норманны.
Во второй половине XI в. в итальянском аббатстве Монте-Кассино жил монах по имени Аматус, который примерно между 1075 и 1080 гг. написал историю норманнов на юге. Аматус передаёт рассказ о нормандских паломниках, появление которых положило начало завоеванию норманнами Италии.
По его словам, в 999 г. группа из сорока молодых нормандцев, возвращаясь на корабле из Палестины, посетила Салерно, где их гостеприимно встретил князь Салерно Гвемар. Их мирный отдых там был, однако, грубо прерван появлением сарацинских пиратов: местные жители так боялись их ужасной жестокости, что даже не пытались сопротивляться. Возмущенные их трусостью, норманны взялись за оружие и бросились на врага. Сарацины, не ожидавшие противодействия, были убиты или обратились в бегство.
Восхищенный Гвемар сразу предложил доблестным героям богатое вознаграждение, если они останутся при его дворе. Норманны отказались: после долгого отсутствия они торопились вернуться домой. Однако они обещали в следующем году вернуться вместе со своими друзьями, многие из которых были бы, безусловно, заинтересованы таким предложением, а доблестью отнюдь не уступали им самим. [34]
Рассказ этот, вероятно, легендарен, и, скорее всего, первые норманны в Италии были просто изгнанниками, которых подговорил вмешаться в лангобардские дела папа Бенедикт VIII в качестве части своей антивизантийской политики.
Знаменитый Роберт Гискар [35] и его брат Роджер, а также их предшественники прибыли в Италию, будучи невостребованными в своей собственной стране. Как пишет Аматус, их народ "чрезвычайно умножился, так что поля и леса не могли более давать им все необходимое… и тогда эти люди ушли, покинули то, что было скудным, в поисках изобилия. Но они не хотели, как многие, кто пускался по свету, служить другим; но, как древние рыцари, порешили, что все будут им подчиняться, признавая их верховными правителями".
Первый отряд нормандских воинов в Италии если и походил внешне на «древних рыцарей», по сути своей имел мало общего с героями каролингских легенд. Основную их массу составляли младшие сыновья феодалов, которые, не имея собственных наследственных земель, мало были привязаны к своему дому; их ряды пополнила значительно менее уважаемая толпа профессиональных наемников, игроков и авантюристов, привлеченных легкими деньгами. По дороге, особенно в Бургундии и Провансе, к ним присоединился обычный сброд – беглые преступники, разбойники и прочие.
Многие местные жители (особенно после битвы при Чивитате, где пришельцы нанесли сокрушительное поражение папской армии) верили, что норманны непобедимы, поскольку заключили союз с силами тьмы. Но даже те, кто продолжал подозревать, что они могут уступить более могучему противнику, были вынуждены признать, что в данный момент такого противника, очевидно, не существовало. Подобные пораженческие настроения давали нормандцам дополнительное преимущество, которое их предводители быстро уловили; и события последующих нескольких лет, описанные в хрониках, представляют собой череду легких побед, поскольку города один за другим сдавались при их атаках почти без борьбы.
"И поутру норманны радостно поехали через луга и сады к Венозе, что неподалеку от Мельфи. Счастливые и довольные, они пустили коней вскачь, и горожане смотрели на этих неведомых всадников и дивились им и боялись их. И норманны вернулись с большой добычей и привезли ее в Мельфи… Оттуда они отправились в прекрасную Апулию, и то, что им нравилось, брали, а то, что не нравилось, оставляли…" [36]
Монах Уильберт, биограф папы Льва IX, пишет, что норманны, «приглашенные как освободители, быстро превратились в угнетателей»; во многих отношениях они были хуже сарацин, которые, по крайней мере, ограничивались отдельными набегами, в то время как норманны держали в постоянном страхе всех, кто оказывался слабее, чем они.
Когда в цивилизованном мире стало негде развернуться, авантюристы и искатели лучшей жизни обратили свой взор к новым, ещё не освоенным землям. Завоевание Сибири и Америки, происходившие примерно в одно и то же время, в этом смысле весьма показательно.
О происхождении и первых годах жизни волжского атамана Ермака Тимофеевича ничего не известно. Первые достоверные сведения о нем появляются лишь в конце 70-х годов XVI века, когда его казачий отряд был нанят на службу богатейшими купцами и промышленниками Строгановыми и пришел в Орел-городок (Кередин). По словам Н. М. Карамзина, «Ермак был роду безвестного, но душою великой». Одни историки считают, что он был донским казаком, другие – казаком уральским, третьи видят в нем выходца из князей земли сибирской. В одном из рукописных сборников XVIII в. сохранилось сказание о происхождении Ермака, якобы написанное им самим ( «О себе же Ермак известие написал, откуда рождение его…»). Согласно ему, дед его был суздальским посадским человеком, отец, Тимофей, перебрался «от скудости и от бедности» в вотчину уральских купцов и солепромышленников Строгановых.
Согласно одной версии, получив разрешение царя провести набор казаков для защиты своих владений, Строгановы наказали Ермаку создать сильный боевой отряд для борьбы с ханом Кучумом. Ермак собрал войско в 540 человек, с которым и выступил на завоевание Сибирского ханства. Согласно другой версии, Ермака никто не нанимал, и он отправился в поход самовольно, разгромив вместе с дружиной имение Строгановых и захватив хлеб, муку, оружие и вещи, необходимые для военных действий…
Эрнан Кортес родился в городе Медельине испанской провинции Эстремадура. Родители его принадлежали к небогатой дворянской знати. Для единственного сына, в детстве обладавшего слабым здоровьем, была избрана карьера юриста.