Деметра
Шрифт:
Вокруг, среди разбросанных трупов, подбирая оружие, ходили молчаливые бойцы. Никто, вопреки обыкновению, не переговаривался, не пил жадными глотками из фляг, пытаясь унять першащую в глотке пороховую горечь. Их лица, испачканные потом и кровью, коверкали совершенно одинаковые чувства, ничуть не отличающиеся от тех, что испытывал в эту секунду Шевцов или Дуглас.
Это была война… и они, привычные к следующей за ними по пятам смерти, болезненно и остро переживали в этот момент ее новый, внезапно открывшийся смысл…
С хмурых серых небес, нарезая лопастями влажный, холодный,
Его раненое сознание беззаботно и бездумно скользило где-то в красной туманной мгле, по самой поверхности бытия, не задевая событий и не задаваясь никакими вопросами.
Бесконечная цепь жестоких слайдов наконец застыла, оборвавшись в тот самый миг, когда с небес на него снизошло спасение в виде страшного черного человека, который крошил на его глазах насекомоподобных существ…
Антон не хотел ничего видеть и воспринимать, не слышал доносившихся оттуда, из глубины кровавой мглы, звуков.
— Откуда он взялся? — спрашивал чей-то грубый, сердитый голос. — Что-нибудь известно о его родителях?
— Папа… Мама… — попытался произнести Антон, но не смог…
Потом сквозь вязкие наслоения ваты до его сознания дошел другой голос, более спокойный и дружелюбный:
— …взвод Шевцова… Они, наконец, накрыли банду Однорукого. Инсекты волокли с собой этого мальчика и того мужчину без обеих ног…
— Это которого я вчера оперировал?
— Да, доктор, — подтвердил второй голос. — Но меня больше беспокоит мальчик. Ума не приложу, откуда он взялся у инсектов и что теперь нам делать.
— Н-да… Это вопрос. Хотя его происхождение для меня не такая уж и большая загадка… Мало ли еще сохранилось свободных человеческих поселений в лесах. И эта странная одежда тоже, как мне кажется, говорит в пользу затерянного поселения. Несколько веков назад люди не хотели драться с инсектами и очень часто уходили в девственные леса целыми кланами. Он что-нибудь говорил в бреду?
— Звал маму и отца, потом еще упоминал какого-то дядю Белгарда… Возможно, это и есть тот мужчина без ног?
— Скорее всего… А его родители, видимо, были убиты инсектами, возможно, на глазах ребенка… Бедный мальчик… — грубый голос смягчился. — Не желал бы я такой судьбы собственным детям…
— Нужно что-то делать, доктор. Он на грани комы… Еще немного, и его сознание уже невозможно будет извлечь с того света.
— Да, сестра, вы абсолютно правы. Я сейчас поговорю с профессором, думаю, что он согласится на стандартную процедуру блокировки травматической памяти. Ту, что мы делаем солдатам после ранений.
— А выдержит ли он?
Сознанию Антона казалось, что он видит, как крупный седой мужчина в белом халате пожал плечами.
— Если не это, то ему уже не поможет ничто. Вы же знаете, что идет война, и мы не имеем средств, чтобы держать у себя годами впавших в кому пациентов, — заключил он.
Сквозь окружающий его дурман Антон слышал тяжелые, удаляющиеся шаги и долетевший до него из неимоверной бездны обрывок фразы:
— Ребенок, может быть, еще и выкарабкается, а вот кому я действительно не завидую
Голос оборвался. Где-то далеко хлопнула дверь.
Потом наступил всеобъемлющий мрак…
Глава 4. Развилка судеб
Утро было ярким и солнечным, несмотря на подкравшуюся к городу позднюю осень.
Деревья в парках уже облетели, и толстый слой желтой и огненно-рыжей листвы покрывал потрескавшийся от времени асфальт старых дорожек.
Ветер, забавляясь, шуршал по голым аллеям, изредка подбрасывая в воздух пригоршни сухих, скорчившихся листьев, словно надеялся, что они вновь прилипнут к ветвям… Конечно, у него ничего не получалось, и Антон, глядя на эти тщетные усилия глупого ветра, невольно улыбался.
Стоя в тупике заброшенной аллеи, которая упиралась во влажную и замшелую стену какого-то здания, он вдыхал чистый, холодный воздух осени и был счастлив.
Сзади по листьям прошуршали чьи-то легкие шаги, и Антон, обернувшись, увидел Дану, которая вприпрыжку бежала к нему, размахивая букетом огненно-красных кленовых листьев. От улыбки на лице девочки обозначились две ямочки, которые придавали ему чуть хитроватое выражение.
— Эй, ты чего убежал? — еще издали закричала она, подбрасывая свой букет в воздух. Остановившись, Дана втянула голову в плечи, а подброшенные вверх листья осыпали ее с головы до ног. Девочка весело взвизгнула и отскочила в сторону. — Там тебя ищет Тетя Сержант… — страшным голосом сообщила она Антону, скорчив строгую гримасу.
— Не пойду я к ней… — вдруг насупился Антон. Все его хорошее настроение вмиг улетучилось, словно его унес с собой порыв осеннего ветра.
— Эй, ты что? — Дана остановилась напротив мальчика и с серьезным видом принялась поправлять капюшон его потертой и не по росту большой форменной куртки. — Хочешь, чтобы нас всех наказали, да? — изображая из себя взрослую, упрекнула она.
— Нет… — вздохнул Антон. — Не хочу…
Он невольно отвел глаза, со странным замиранием сердца ощущая холод ее маленьких ладошек, которые, поправляя складки капюшона, касались его голой шеи. Лицо Даны было так близко, что он, смутившись, отвел глаза.
Девочка, по-своему истолковавшая этот жест, оставила в покое его куртку.
— Пойдем, а то крику будет…
Антон нехотя подчинился. Он, конечно, понимал, что старших нужно слушать, но внутри что-то протестовало, не давая ему стать одним из двух десятков таких же, как и он, беспризорных сирот… За две недели, что прошли со дня его появления в группе, он постоянно испытывал щемящее чувство горькой, непонятной тоски. Он что-то потерял, но никак не мог вспомнить, что именно…
Дана, не обращая внимания на его насупленный вид, беззаботно скакала по аллее. Она первая подружилась с ним в тот самый день, когда он очнулся от странного состояния «небытия», которое тоже, как и весь мир вокруг, не находило своего объяснения в сознании мальчика.