Деметра
Шрифт:
Глаза Дугласа налились кровью.
Три вертолета неслись в ущелье улицы, подметая пространство перед собой шквалом разрывных снарядов. Те из инсектов, кто не успел занять позицию под прикрытием стен, падали, конвульсивно дергаясь, их хитиновые панцири рвало в клочья, пятная черную мостовую алыми брызгами…
В ответ по уходящим машинам хлопнуло несколько гранатометов, но разрывы легли мимо, покалечив многострадальные древние стены. Злобно залаяли автоматы, но паника, деморализовавшая отряд, была плохим подспорьем при стрельбе по стремительным, низко летящим
— Вперед! — коротко приказал Шевцов, оттолкнув Дугласа. Сгруппировавшись, сержант выскочил в провал люка и покатился по выщербленной пулями мостовой, поливая пространство вокруг короткими отсекающими очередями. Вслед за ним из темного зева открытой рампы посыпалось отделение десантников. В кабине управления Майкл Дуглас сорвал со станины тяжелый ствол крупнокалиберного пулемета и, ухватив второй рукой похожий на ящик коробчатый магазин, сверкнул в сторону пилота ободряющей белозубой улыбкой.
— Сейчас я им сделаю судный день, мать вашу… — пообещал он, выпрыгивая в открытый люк.
Пилот второй «Кобры», машины, сохранившей свое название с тех незапамятных времен, когда люди еще только появились на этой планете, тронул управление, поднимая вертолет выше зоны огня. Воспроизводство тяжелых летательных аппаратов прекратилось около века назад, с утратой многих технологий их изготовления, и все оставшиеся на вооружении людей «Кобры» и «Беркуты» — маленькие короткокрылые истребители — ценились уже не на вес золота. Мерилом их ценности был гораздо более дорогой и страшный эталон — человеческая кровь…
Подняв машину высоко над землей, пилот откинул специальные фиксаторы, и «Кобра» зависла, слегка покачиваясь из стороны в сторону под напором бьющих из-под широких лопастей потоков воздуха.
Взглянув вниз, где в теснине улиц между древних домов разгорался короткий, жестокий бой, пилот достал сигарету и устало стянул с головы специальный, мягкий шлем с укрепленным на нем коммуникатором и солнцезащитными очками…
Из-под потертого, видавшего виды шлема, пропахшего чужим потом, на плечи пилота хлынул золотистый каскад волос.
Совсем молодая, едва ли достигшая своего семнадцатилетия выпускница летной государственной школы опять взглянула вниз, и ее губы, в которых мелко дрожала потухшая сигарета, искривились, отражая внутренние чувства подростка, который увидел в теснине улиц свое будущее…
Война была похожа на грязь, смешанную с дымом и кровью, и в ней не было ничего, что напоминало бы чисто вылизанный плац или показательный полет на выпускном параде…
Спрыгнув с подножки висящей у земли «Кобры», Майкл Дуглас крякнул, когда подошвы его рифленых армейских ботинок ударили о мостовую, и присел, спуская гашетку «АСП», который преданно загрохотал и забился в жилистых руках, разрывая узкое пространство между домов тугими плевками горячего металла.
Выскочившего из-за ближайшего угла инсекта перерубило пополам, и ошметья его хитинового панциря мокрыми шлепками забарабанили по стенам, оставляя на них красные пятна…
Пухлые губы далекого потомка африканских племен планеты
Над головой Майкла противно взвизгнула, царапнув стену, арбалетная стрела, и ему в висок саданула горячая взрывная волна, несущая мелкую каменную крошку.
Инсекты, даже столь дикие, как эта банда, были злобными и бесстрашными противниками.
Не останавливаясь, Дуглас отер о плечо рассеченный мелкими осколками висок.
Две разумные расы по иронии злой судьбы так сильно ненавидели друг друга и так разительно отличались по своей физиологии, что пленных никто не брал.
Это была война, ориентированная на полное истребление, и кто являлся в ней правой стороной, не мог с точностью утверждать ни один ученый-историк.
Просто двум расам оказалось тесно в рамках одной планеты, и никто не захотел или не смог уйти.
Может быть, какого-нибудь заумного ксенографа и не устраивало такое объяснение происходящего, но Майкл привык довольствоваться малыми и простыми истинами.
Он вырос на этой войне, он играл со стреляными гильзами и слишком часто видел обглоданные хитиновыми челюстями человеческие черепа, чтобы мыслить как-то иначе.
Мир был жесток, и ему не приходилось прилагать особых усилий, чтобы мириться с этой очевидной истиной. Если не ты, то тебя, — этот жизненный закон был всосан с молоком матери… если у него вообще когда-то была мать, в чем Майкл очень сильно сомневался. Единственным родителем, которого он будет помнить до самой смерти, был похожий на павиана сержант в детской школе первой ступени. Он учил их, собранных по всей планете безродных молокососов, суровой правде жизни, и на поверку, как оказалось впоследствии, его пинки и побои были не самой страшной стороной действительности…
…Грохот близкого разрыва и тонкое пение уходящих на излет осколков заставили Дугласа остановиться и вжаться в стену.
Движения Майкла походили на исполненный скверным роботом танец — они были угловатыми и резкими, ствол станкового авиационного пулемета рывками перемещался от окна к окну, заглядывая в их темные провалы своим единственным глазом в поисках невидимого арбалетчика.
Внезапно Дуглас заметил, как в одно из боковых ответвлений центральной улицы, спасаясь от плотного автоматного огня, шарахнулась, огрызаясь короткими, экономными очередями из трофейного оружия, большая группа инсектов.
Оторвавшись от стены, Майкл крутанулся на месте, прошив огнем ближайшие проемы овальных окон, и ринулся за уходящим противником. Опытный глаз Дугласа сразу определил, что это было ядро разгромленного отряда инсектов, — он узнал однорукого командира банды, который уводил остатки своих бойцов в глубь лабиринта улиц.
— Сержант, это Майкл… — прохрипел Дуглас в коммуникатор, врываясь вслед за инсектами в узкую расселину бокового проулка. — Здесь Однорукий с группой бойцов…
— Понял, идем к тебе… Удержи его пару минут.