Деметра
Шрифт:
— Дерьмо собачье… — тихо, чтобы не слышали остальные, выругался сержант Хлудов, окидывая взглядом будущую позицию. — Эй, лейтенант, мы что, пришли помирать на старые кости?
Действительно, то место, куда вывел отряд Войнич, использовалось в прошлом. Металлолом, казалось, рос тут прямо из лысых пригорков, на которых вперемешку с железом возвышались старые каменные насыпи. Змейки осыпавшихся траншей ползли по каменистой почве, разбегаясь в разные стороны. Кое-где зияли заросшие кустарником воронки, а в одном месте вверх топорщились сгнившие бревна старого блиндажа.
— Сдохнешь там, где будет
Строй распался. Те, кто помоложе, валились с ног в изнеможении после шестисуточных переходов, да и ветераны не сияли особой бодростью. Даже рифленые колеса бронемашины, которая вскарабкалась на бугор и застыла, нацелив спаренные стволы в сторону уходящей вниз дороги, казались изношенными и уставшими.
Антон ничем не отличался от других. Повалившись там, где стоял, он закрыл глаза и некоторое время просто лежал, слушая, как тонко подвывает ветер, заплутавший меж каменных столбов, да глухими ударами ломится в виски кровь…
После изнурительного марш-броска под палящими лучами солнца он чувствовал себя, словно высохшая изнутри мумия. Казалось, песок, который с легкостью подбрасывал ветер, шуршащими струйками перетекает внутри его тела…
Прижавшись щекой к плоскому горячему камню, который выступал из земли, он смотрел на качающуюся былинку и думал о Дане. Если невыносимо тяжело ему, то тогда каково ей?
Впрочем, эти мысли недолго занимали разум Антона.
Команда «подъем», тяжкая, как удар кованого сапога, заставила его вздрогнуть и сесть. Взвод, разбредшийся было кто куда, строился в одну шеренгу под окриками лейтенанта. Тот, по мнению Антона, был вездесущим и двужильным.
Заняв свое место среди усталых бойцов, Антон, понуря голову, слушал, как лейтенант роняет короткие и без того известные фразы.
— Значит, так… — прохаживаясь перед строем, произнес Войнич, по очереди заглядывая в запыленные, злые лица. — Инсектовский сброд опять зашевелился по ту сторону хребта. Я получил приказ: оседлать эту дорогу, — он кивнул в сторону желтой змейки, сползающей по ту сторону перевала. — Это все. — Он поднял взгляд и вдруг широко, отечески улыбнулся. — Остальное должно быть понятно любому, самому распоследнему придурку, — тоном, никак не соответствующим улыбке, заключил он.
— Аминь… — сержант Хлудов скорчил постную мину. — Сейчас, ребята, будем смотреть, кто и как умеет закапываться в землю…
Антон сглотнул застрявший в горле сухой ком. Плоский юмор лейтенанта раздражал его. Ну а на лошадиную рожу Хлудова он вообще смотреть не мог после шести суток изнурительного перехода.
Строй распался. Достав саперную лопатку, Антон спрыгнул в полузасыпанную траншею и посмотрел на плавящийся в знойной дымке горизонт.
«Если мы должны умереть на этом перевале, то незачем делать из этого комедию…» — сплюнув на землю, подумал он.
Штык лопаты с лязгом вошел в каменистое, щедро нашпигованное металлом дно траншеи.
Он не видел, как лейтенант Войнич, стоя на пригорке, смотрит в его сторону.
«Псы войны, мать твою… — с несвойственной ему горечью вдруг подумал лейтенант. — Загнул Шевцов тоже… Дети они, щенки еще…»
Войнич знал, что случится дальше, и от этого на его душе было муторно. Он присел на корточки, переведя взгляд со спины Антона на уходящую вниз пыльную дорогу.
Он и Витька Хлудов… Они двое ушли из этих осыпавшихся траншей двадцать лет назад… Только двое… Они-то и стали псами, а толку?
Войнич смотрел на заросшие выемки старых воронок, а перед глазами стояли дымные султаны разрывов, оглушительный вой уходящих к горизонту истребителей и измазанное кровью лицо сержанта, которому было тогда лет пятнадцать, не больше…
…Антон, который с остервенением копал иссохшую под немилосердным солнцем землю, не мог прочесть мыслей Войнича, как не видел направленного в его спину взгляда.
Он копал, а мысли в его голове жили своей жизнью.
Он думал о Дане… И он знал, что она сейчас думает о нем…
…В тот вечер, выйдя из развалившихся ворот старой усадьбы, он машинально повернул в сторону освещенных центральных улиц.
За пять лет он успел изучить Город. В государственной школе кадетов не держали на коротком поводке. Днем от них требовали полной отдачи, но вечер и часть ночи безраздельно принадлежали им. Началось это с того момента, как они перешли на средний курс обучения.
Никто из них не подозревал, что таким образом их учат жить. Радость свободы была опьяняющей, ею дорожили как святыней, и редко кто опаздывал вернуться к установленному часу.
Радиальные улицы Города сходились в центре, с разных сторон вливаясь вереницами огней на громадную площадь, в центре которой стояла темная скульптурная группа. Огромные сумеречные фигуры, каждая величиной в несколько метров, изображали людей разного возраста, одетых в странные, с точки зрения современности, ниспадающие одежды. Антон понятия не имел, что это переплетение полуобнаженных тел, окольцованное парапетом из темного камня, когда-то было фонтаном… Очень многое в городе утратило свое первоначальное предназначение и потеряло всякий смысл… Но были такие постройки, которые сохранили не только облик, но и свое внутреннее содержание с тех незапамятных времен, когда люди проектировали эти улицы и площади.
Одним из таких сооружений оставался крытый зимний парк, выпуклый купол которого продолжал сиять в ночи несмотря ни на что, словно бросая вызов истории упадка Деметры.
Антон, не раздумывая, повернул в сторону огромных вращающихся дверей. Сквозь прозрачный нетленный материал их сегментов смутно просвечивали яркие россыпи огней. Ночью парк всегда оживал.
Антона встретил мягкий сумрак аллей и сонный шелест бархатистой листвы, но ему совершенно не хотелось предаваться мрачному настроению. Что-то творилось в его душе, там снова шевелились те самые смутные тени, и ему отчаянно хотелось прогнать их, чтобы не возникало в груди сосущее чувство холода и одиночества.