Демиург
Шрифт:
Старик уставился на меня, будто требуя ответа, которого я не мог ему дать. Цепочка разговора для меня была давно утеряна, и поэтому я спросил первое, что пришло на ум:
– И где они теперь?
– Кто?
– Эти... фанатики.
– Тебя только это заинтересовало?
– спросил он грозно.
– Воюют, конечно. Только их потасовки теперь перенесены на другой уровень и никому не вредят. В тех же Дисциплинах их как грязи.
– И на Арене?
– Гадс Мессенджерс, Соузен Старс, Холи Эведжерс...
Ни одной из этих команд я не встречал на крупных турнирах.
– Остальные - хуже. Об их достижениях можешь сам судить. До них до сих пор не дошло, что Цитадели не берутся одним только выкрикиванием имени пророка, - подытожил он.
– Знаешь, я бы выбрал для себя религию, притесняющую деградацию, но как-то пришел к мысли, что в таком случае сама идея религии потеряет смысл.
– Я бы не стал осуждать чужую веру.
–
– Значит, нет никаких богов?
– Я этого не говорил, - отсек старик.
– Все ж тебе нужно разжевывать...
Он схватил со стола карандаш, начеркал что-то на обрывке бумаги и протянул его мне. На листке я разглядел два простых числа и знак плюс между ними.
– Что ты видишь?
– Ну... сложение, - неуверенно проговорил я.
– И ты знаешь ответ?
Я поставил знак равенства после чисел и написал сумму.
– Просто, да?
– спросил мой друг.
– Вполне.
– И вот когда так же, в одну строчку, ты сможешь написать Вселенную, тогда ты увидишь Бога. Здесь, перед собой, а не где-то в больных фантазиях. Увидишь Бога настоящего и единственного. Вот к чему нужно стремиться.
Он проткнул стержнем листок и забросил его под кровать.
– Я тогда... не совсем даже понимал, что всю эту херню нужно остановить. И никакой идеей и, уж тем более, средствами, на тот момент я не располагал...
Он с досадой сглотнул слюну.
– Не умею я рассказывать коротко, - признался мой друг.
– И вообще не о том я собирался рассказать.
Поерзав в кресле, он продолжил:
– Так вот... Был у меня один школьный приятель, Костя Барков. Вместе мы не доучились - в одиннадцатом классе он переехал, и всякая связь у меня с ним была потеряна. Снова мы встретились лет через шесть, уже в Сети - я случайно нашел его имя в списке сотрудников компании, на которую я работал по фрилансу. За то время, пока мы не виделись, он, в отличие от меня, балду не гонял. Сам выучился, в микроэлектронике шарил, устроился в мажорную контору и дослужился до ведущего программера... карьеру ковал, короче, пока я дисциплины покорял. Его компания начинала тогда работу над новым проектом - они писали масштабное приложение для телефонов и прочей карманной мишуры. Такая, знаешь, совершенная карта, на которой были абсолютно все объекты - от торговых центров дозабегаловок и уличных сортиров. И Костя по старой дружбе предложил мне работать с ним. Я согласился не раздумывая. Деньги, которые он обещал платить, на то время казались мне просто огромными, и, к тому же, я мог, как и раньше, работать дома. Поставленная задача оказалась для меня простой - я должен был игрофицировать создаваемую ими виртуальную копию мира, чтобы ротозеи, заплатившие бабло за предоставленный сервис, не дай бог не заскучали и не убежали к конкурентам. Игры были моей стихией, поэтому и с должностью я справился, особо не напрягаясь. Куш за работу я сорвал солидный. Уже через год на моем счету водились финансы, о которых в моей нищей стране можно было байки сочинять. Я начал путешествовать, летал даже за океан, но чем больше я узнавал мир, тем меньше в него верил. Однако вот что я тогда заметил: три кита современности - алчность, зависть и похоть - всегда плыли в том направлении, куда дул ветер новых технологий. Ажиотаж, возникавший при появлении на рынке новинок брендовых компаний, был сравним по масштабам разве что со стихийным бедствием. И я проникся идеей, что, управляя этой стихией, можно направлять толпу в нужное мне русло. И первым шагом к этому стала встреча с одним человеком. Он подсел за мой столик в кафетерии, уже изрядно подвыпивший, и представился Аликом Глебовичем Гальским. В подобных случаях я просто вставал и уходил, но в тот раз все было иначе. Этот человек показался мне далеко не глупым, и у нас склеился разговор, - старик похрустел пальцами.
– Алик был доктором нейробиологии, и до недавнего времени преподавал в медицинском. Он разработал теорию, которая, по его словам, должна была совершить прорыв в науке - дать возможность перенести человеческий разум на новый уровень. Доктор Гальский настойчиво требовал министерства профинансировать его проект, одновременно продвигая свою теорию среди студентов, за что, собственно, и был уволен из института, а позднее лишен докторской за антинаучные идеи. Мы просидели с ним до самого вечера, обсуждая людские пороки, а когда он протрезвел, я посвятил его в суть своей работы, хотя, вроде как, по договору не имел на это права. "Если моя теория верна, а я уверен, что она верна, - утверждал Гальский.
– То мы смогли бы избавиться от всей этой мерзости с помощью твоей игрушки". Алик толкнул мне несколько своих мыслей насчет того, как это можно организовать, и на следующий же день я огласил его идеи своему начальству. Их реакция была не такой, как я ожидал. Как результат, меня выкинули из моего же проекта, обвинив в антигуманности, нарушении устава компании и разглашении информации третьим лицам. Но теперь я четко знал, чего хочу. Это стало вторым шагом. Деньги, заработанные за год, я отдал Алику на его исследования, а сам принялся изучать программирование с таким усердием, с каким когда-то сражался на Арене. Гальский сообщил мне об успешном окончании эксперимента через семь месяцев, когда я уже уверенно владел кодом. Костя слил мне недавний бек-ап их базы, и за двенадцать дней и четыре ящика пива мы с доктором сделали первый прототип того, что сейчас носят все...
Утомленный долгим рассказом, старик облизнул пересохшие губы. Его лоб покрывали капельки пота.
– Мы сделали два образца визоров - визуальный и нейронный, - проглотив слюну, продолжил он.
– На выставке информационных технологий я решил презентовать оба, но Алик выступил против демонстрации нейронного прототипа. Причин он назвал кучу - недоработанная конструкция, техническая иррациональность некоторых контактов, неточность в передачи импульсов... но о настоящей причине я догадался лишь спустя годы. Доктор уже тогда понимал, что мы создали. Уже тогда предвидел последствия... И, садясь в самолет, я не стал с ним спорить.
– Значит, сперва все носили только моновизоры?
– спросил я, посчитав историю оконченной.
– Нет. Я изменил решение. Когда мой самолет приземлился, мне позвонил Барков и сообщил, что Алика больше нет, - старик покачал головой, будто сам отказывался в это верить.
– Его убили. Застрелили у подъезда. Просто... как собаку. Шесть ебучих пуль в живот выпустили. И пока он был еще живой, молотили его доской от перил. Какие-то мрази, от которых польза была, только если б их пустили на биотопливо, уничтожили величайший разум эпохи ради одной попойки в зарыганном баре. И я решил, что хер им, а не свобода. Это был последний шаг. Моя презентация звучала как вызов, как насмешка над всеми этими съехавшимися самодовольными кретинами, которые только и выглядывали, чем же их накормят. Как плевок в лицо этой элите общества, которая закрывает глаза на все, что творится внизу. Забирайте! Жрите!
– говорил я. Запритесь в золотой клетке и отдайте мне ключ! Подчинитесь мне! Лишитесь собственной воли! И они, суки, согласились.
Все это казалось мне более чем невероятным. Как могли люди, недавно осуждавшие саму идею создания подобного монстра, враз принять его ожившее воплощение?
– И никто не воспротивился?
– спросил я.
– О, ну протестующих было море. Особенно когда началось массовое производство альтервизоров. И, главное, этим пидарасам, на самом деле, было даже без разницы, против чего протестовать. Говнистая такая породка людей. Самые упорные держались, наверное, лет восемь - точно не вспомню, ну а потом так же нацепили на рожи чертовы маски. Последовали всеобщему движению. Но мне гораздо интересней было наблюдать за теми, кто любит управлять людьми. Эти пастухи так забавно паниковали, когда их стадо от них разбегалось. И когда отара уже перебралась в виртуальные миры, они, спотыкаясь, ринулись за нею, только бы не потерять власть. Еще бы! Столько потенциальных подчиненных. Послушных, покорных. Готовых выполнить любую волю господина, если ее правильно завуалировать. Короли всегда появляются там, где есть, кем управлять.
Мой друг вытер со лба пот и закрыл глаза.
– Я не сразу понял, какую...
– он замялся, вероятно, подбирая эпитет, но так и не смог отыскать нужный.
– Что мы сотворили... А как еще я должен был поступить? Люди воюют с начала своих дней, меняя только орудия боя. Доминирующие стороны тоже постоянно меняются, и мне, увы, было суждено родиться не на стороне победителей. Нас было мало, и считаться с нами никто не собирался. Кто будет считаться с проигравшими? Всё, чего мы были достойны - получать в качестве пищи протухший бред о всеобщем благе, тошнотворно-сладкую ложь о том, что всё хорошо. И если не хорошо сейчас, то обязательно будет завтра, через месяц, через год... И вот ради чего, скажи, я должен был жить? Чтобы глотать то дерьмо, которым меня кормили? Чтобы, подыхая, проклинать себя за то, что я мог сделать, но не сделал?
Я слышал в его голосе срывавшиеся в крик ноты.
– Мне был не ведом способ исправить то, что творилось в мире. Я только мог попытаться все это остановить, заморозить, пока не стало хуже. Мир, каким он был тогда... он был болен. Я не мог позволить болезни развиваться дальше. Я имел всего один шанс. Шанс, который выпадает однажды за несколько столетий. И я его использовал. Я не воевал - я просто спасался. Спасал не только нас, но и их. Спасал нас всех, понимаешь?
– рассеянно повторял мой друг, словно доказывая это самому себе.
– Просто спасал...