Дёмка – камнерез владимирский
Шрифт:
– Помолчи, Фёдор. Речи нет, чтобы не отбивать. В затылке скребём, в каком месте сразиться, чтобы вернее было. Эй, что там за шум? – Тысяцкий повернулся к двери.
В дверях появился страж, втолкнул связанного.
– Кузнецом назвался, а у самого в мешке золото. – Страж подошёл к столу, положил на пергамент слиток.
– Вот так так, – прищёлкнул языком тысяцкий. – Посади-ка малого в уголок. Дело закончим – выведаем, кто таков, зачем в Берлад прибыл, как богатство своё раздобыл.
Страж толкнул пленника на скамью возле дверей, где
– Не шевелись. Смирно сиди, дожидайся.
Страж вышел. Тысяцкий продолжил совет.
– Надо полагать, что киевских детских поменее будет числом, чем галицких, – произнёс он решительно.
– С чего бы так?
– Из Киева Ивана Ростиславовича постараются вывезти неприметно. Юрий Долгие Руки знает, что народу Берладник люб. Юрию шум ни к чему. Другое дело – галицкий Осмомысл. Он захочет гибель недруга в торжество превратить.
– Не бывать тому торжеству, – припечатал к столу огромный кулак Федька Жмудь. – Всех раскидаю, в горло вцеплюсь.
– Хоть и силён ты у нас, всё одно силы неравные, – остановил Фёдора тысяцкий. – У них – вои обученные, у наших – руки больше к сохе приспособлены. Чтобы промаха не случилось, нужно всё рассчитать: где заставы поставить, где перерезать путь.
Сотские по кругу заговорили:
– Первое дело – выведать день, когда повезут.
– В Киев нужно своих послать, чтобы глаза и уши имелись.
– По всем дорогам расставить дозоры.
– Разбиться на два полка, загодя двинуться наперерез.
Совет затянулся. Под конец вспомнили, что задержанный стражами пленник давно ожидает решения своей участи.
– Где же он?! – воскликнул тысяцкий.
Все удивлённо уставились в угол. Лавка была пуста.
Федька выбежал в сени, оттуда на улицу, вернулся ни с чем.
– Как же он в путах мог убежать?
– В том-то и дело, что развязал путы. – Тысяцкий подошёл к лавке, пнул ногой валявшиеся обрывки верёвок. – Пока мы судили-рядили, он меч локтем сдвинул, чтобы над лавкой повис. Рукоять собственной тяжестью придавил, верёвки об остриё перетёр. Много он наслушался наших разговоров. Сыскать.
Весь город занялся поисками. Искали низкорослого, щербатого, заросшего встрёпанной бородой. Осмотрели все мазанки, обшарили сараи и клети, заглянули в каждую бочку. До позднего вечера длились поиски. Нигде не нашли.
Осень в тот год пришла ранняя, с заморозками, проливными дождями. Налетели холодные ветры, разорвали густое плетение жёлтой и красной листвы. И не успели берёзы с осинами вдоволь нашептаться тревожно: «Лес шумит, что-то будет, лес шумит, что-то будет», как ледяные струи забили по веткам и листья беззвучно полетели к земле.
Дождавшись, когда
– В добрый час девица-красавица пожаловала, – встретил Иванну в лавке Евсей. – Хотел за тобой посылать, а ты – вон она.
– Финифть принесла на продажу, к зиме пополнить запасы.
Иванна достала подвески, покачала за дужки. На одной стороне чечевиц сияло лучистое солнце, на другой – голубел светел месяц.
– Чудо чудное, – залюбовался Евсей. – Видно, мастер о дальней дороге думал, что поместил дневной и ночной свет.
Иванна кивнула. О чём же ей было думать, как не о дорогах, по которым плутает брат.
– За то, что старого купца не забываешь, тебе, помимо платы, подарочек причитается. – Евсей развязал тесёмки подвешенного к поясу кожаного кошеля.
– Спасибо за доброту, – заторопилась Иванна. – Только не нуждаюсь я принимать от чужих подарки, хотя бы и от тебя.
– Ты погоди гордиться. Подарок подарку рознь. Поутру заходил камнесечец с Москва-реки. «Мальчонка, – говорит, – у соседа проживал. Прознав, что я во Владимир собрался, велел к тебе принести, чтобы ты сестре его передал». – Евсей отыскал в кошеле берёсту, протянул Иванне. – Прочитать или сама разберёшь?
– Разберу, с малолетства отцом обучена.
«Иванне поклон, – зазвучали буквы Дёмкиным голосом. – Ушёл далеко. Когда вернусь, всё расскажу. Дело важное».
Внизу стояло: «Дементий», ещё ниже в углу – «брат».
«Жив, главное, жив». У Иванны от радости вспыхнули щёки.
– Я москвича расспросил, не велено ли чего на словах передать. «Велено, – говорит, – сестре доставить». Вот и весь сказ.
По посаду Иванна шла улыбаясь, не пряча глаз. И небо для радостной вести очистилось, проступило синей финифтью сквозь серые тучи, и солнце пригрело. «Жив, главное, жив». Иванна сняла с головы платок, высвободила перевитую лентой косу.
– Ай да девица, ай да королевна заморская! – прозвучал вдруг задорный окрик. Из-за поворота выехали два всадника – молодой и постарше, перегородили дорогу. Оба были в дорогих корзнах. На собольих околышках шапок светились бляшки.
В том, кто постарше, Иванна признала князя. Она бросилась в сторону, на ходу закрываясь платком. «Только бы не увидел. Скорее, скорее», – подгоняла она себя.
– Серые волки мы, что ли, что девицы убегают? – засмеялся вслед молодой. Это он назвал Иванну королевной.
Князь провёл рукой по лицу, словно снимал приставшую паутину. Он силился вспомнить, где видел девицу. Память у него была цепкая, однажды увиденное запечатлевалось навсегда. А тут почему-то всплывали осины, болото, мальчонка с волком, разнаряженная русалка, растаявшая в облаке или дыму.