Демобилизация
Шрифт:
– Брось врать, - повторил Курчев.
– Сам ведомость видел. Тыща девятьсот - долж-ность. Тыща сто - звание. Ну, ординарские, выслуга, "молчанка". Много ли наберется? Так жена не работает и двое пацанят. Ты бы с ним не махнулся.
– Я - нет, - кивнул Гришка.
– Только ты не так его гульдены считаешь. Не каждую сотнягу в ведомость вносят.
– Брось заливать.
– А ты что - вчера родился?
– ухмыльнулся Гришка.
– "Севастопольские рассказы" читал?
– Так то когда было?! Тогда полковник или батарейный даже овес - не говорю про лошадей!
– сами покупали.
("Изделиями" называлась огневая мощь полка, которой, впрочем, пока не наличествовало.)
– "Изделия"? Пальцем, извини меня, Борька, тебя изделали, - натужно захохотал Новосе-льнов.
– Полгода с тобой бьюсь, а ты вон, как тот у печки...
– он кивнул на дневального.
– Валенок и только...
– А чего... Я понимаю, - отозвался солдат, не поднимаясь с корточек.
– Голос из провинции, - рассердился Курчев.
– "Понимаю..." Интересно, чего это понимаешь?
– А то, что у начальства всю дорогу лишняя получка, - повернулся к офицерам истопник и улыбка расползлась по его широкому, красному от печного жара лицу.
– Хватит, - сказал Курчев.
– ("Чего психуешь?" - оборвал себя.) Хватит трепаться, - повторил вслух. (Вести подобные разговоры при подчиненном не стоило, но раз уж дискус-сия началась, затыкать человеку глотку было неприлично, а главное - бесполезно.) - Ну, чего он возьмет? сердито спросил лейтенант.
– Чернила в конторе? Черняшку в хлеборезке? Пачкаться не станет. Ему же в генералы светит!..
– Чудно мне на вас, товарищ лейтенант, - как на маленького посмотрел дневальный на Курчева и для удобства разговора сел на свой топчан у окна, которое выходило на белое поле и бетонку.
– Вы же сами, товарищ лейтенант, на картошку ходили.
– При чем это?
– При том, что за копку батя обещал добавки в котел. Колхоз пять кабанов дал за помощь. А где они?
– У тебя в пузе.
– В пузе у меня картошка, - спокойно растягивая слова, ответил дневальный.
– А свинины в нем не больше, чем министр выписал, а повар не украл.
– Молодец валенок!
– расхохотался Гришка.
– Молодец. Яички петуха учат. И правиль-но. Учи. Он глупее тебя. Ты осенью - аля-улю...
– а он тут темным помрет. А в аспирантуру сбежит, еще темней станет.
– Правда, товарищ лейтенант, вы вроде как не на земле живете, снисходительно сказал истопник.
– Сами же, точно помню, за частями для "ЗИСа" сто пятьдесят первого по гаражам с Ишковым катались. Помните, в декабре, когда "ЗИС" разбило, а батя скрыл аварию.
– Ну и что?
– спросил Курчев. Он считал, что про "ЗИС" никто, кроме него, шофера и Ращупкина, не знает.
– А "ЗИС" тыщ сто стоит.
– Вот валенок, - веселился Гришка.
– У печки дрыхнет, а мозги подогревает! И правда, Борька, "ЗИС", пожалуй, косых сто потянет, или даже полтораста! Ну, пусть не весь. Пусть только кардан, радиатор, мотор...
– Мотор тоже не весь, - покраснел Курчев.
– Ну чего пристал? Я в кабине сидел. Ишков обо всем договаривался.
– Понятно. Прикрывалом был. И помрешь прикрывалом. Чего тебе не скажешь -
– Ладно.
– Курчев уже смирился с присутствием дневального и даже не злился на Гришку. Ему просто было жаль Ращупкина. Ращупкин нравился лейтенанту, был с ним в не по-армейски коротких отношениях, обещал помочь демобилизоваться, и прошлогодняя поездка по гаражам, вернее по окрестным поселкам, где жили люди из гаражей, свидетельствовала об особенности их отношений. Другому бы Ращупкин не поверил, а Курчеву мог, потому что Курчев был человек интеллигентный, умел держать язык за зубами и, главное, понимал подполковника, который тоже рвался выбраться из этого полка (пусть в Академию Генштаба!).
– А чего "ладно"? ведь ездил, - не унимался Гришка.
– Прикрывал покупку ворованного. К "ЗИСу" запчасти частникам не отпускают. Не "Москвичишко". Так? Да?
– Слушай, сыпь-ка отсюда, - пробурчал Курчев и голос у него был как у влюбленного, узнавшего, что девушка, которую он почитал как недотрогу и небесного ангела, отдается направо и налево.
"Дался, в конце концов, мне этот Журавль?
– подумал лейтенант.
– Что он, брат родной или друг любимый? Но ты тоже хорош! Ездил, курил в кабине не спрашивал. Или с той же картошкой и кабанами... Это ж надо уши развесить: добавка к рациону! Да за такую добавку распатронят Ращупкина как клеветника и врага Вооруженных Сил. Тоже мне - скажут - добавлятель! Что же, товарищ подполковник, норма в Советской Армии не жирна?! Да его за одну идею (а он перед строем в открытую!) на Колыму загонят. Или из армии вон. А что он без армия? Не инженер - нуль без колышка. Вот дурень. И как такое сказать не побоялся? Или тут полк закрытый, что хочешь трави - не донесут. А особист? Что ж, особист один на три полка. Может, они и особисту полкабана отрубили. Или он вегетарианец?" - Иди, Гришка, - сказал вслух. Сейчас начальство попрет.
– Батя в Москву уехал, - подал с топчана голос дневальный.
– Батя, батя. Заладил. Какой он тебе батя? Батей раньше попов звали, а как попы в атаманы пошли - батьками стали. Махно, например.
– Махно учитель был, - уточнил Новосельнов.
5
"Ну, чего злишься, - попробовал успокоить себя лейтенант.
– Тоже мне, исследователь душ. Верно Гришка сказал: дерьма-сапога историк... Хрена ты в людях смыслишь!" - и он в сердцах захлопнул тетрадь.
– Где этот драный почтарь? Крутни еще раз, - кивнул дневальному.
– Да есть связь, - терпеливо зевнул Черенков.
– Связь есть, а Гордеева нету. Он, собака, может, в город и не ехал. Сейчас, может, у Соньки, ежовый корень...
– с удовольствием выругался дневальный.
– Врешь...
– Пошлите кого-нибудь, пусть шуганет. Или хоть сам слетаю. Погляжу, как с перепугу в штаны не влезет.
– Чего разлегся, за печкой следи, - сказал Курчев.
– Пусть побалуется, если охота. Только, чёрт собачий, сегодня среда. Если вечером не отвезу, то четверг пропал, в пятницу брат на кафедре не бывает, суббота вообще не день, а на той неделе у него, вроде, командировка в Питер. Смотришь - и моя аспирантура одним местом улыбнется.