Демобилизация
Шрифт:
Он наперед знал эти разговоры, он словно слышал их. Для этого не надо было быть провидцем. Даже Гришка, который остался на КПП, его бы не поддержал, - даже Гришка, валявшийся в нижнем белье на виду личного состава. Потому что валяние в кальсонах - это собственное Гришкино дело, а связать трех солдат и сержанта, да провести их по улице вместе с избитым почтальоном - это такой сор из избы, который одним махом назад не затолкнешь. Да еще жахнуть в воздух, когда в полку сам корпусной "Смерш". Высокий, плотный, уныло-красивый инженер Забродин ввалился в штабной коридор и неумело козырнул майору. Это был лейтенант из штатских, взятый с последнего курса Института
– Явился по вашему распоряжению, - промямлил он нечетко, словно во рту осталась лапша с гуляшом.
– Является чёрт во сне, - не отказал себе в подковырке майор.
– Пишите записку об арестовании.
Инженер неловко потоптался у тумбочки посыльного. То ли не знал, как писать, то ли не на чем было писать.
– Что, бланка нет? Вот, возьмите. Вечно у вас ничего нет. И вообще вид у вас... Обхезанный вид. "Победу" купили, а на китель жметесь. Пишите неделя домашнего ареста.
– За стрельбу?
– спросил инженер.
– Какую там стрельбу?
– рассвирепел майор.
– За оставление контрольно-пропускного пункта без дежурного и дневального. Ясно?
– Соображать, Сева, надо, - улыбнулся Курчев и постучал пальцем по лбу склонившегося над тумбочкой инженера.
– Разрешите идти?
– козырнул он майору.
– Иди, пока не повели, - огрызнулся тот.
9
В офицерской столовой было полно лейтенантов и штатских, и Курчев сразу догадался, почему они при нем замолчали. Чувствуя свою зачумленность, он, ни с кем не здороваясь, остановился у буфета.
– Сколько там за мной?
– доверительно наклонился к румяной, полной Зинке.
Обычно приветливая, она на этот раз огрызнулась.
– Что, летчик ослаб?
– подмигнул Борис.
Лихая, ядреная Зинка жила с его соседом по комнате, лейтенантом, кончившим летное училище связи, Володькой Залетаевым.
– Борща не надо. Давай одно второе. Посоли, - улыбнулся Курчев Зинке. Она не выдержала и тоже улыбнулась.
– А ты всё про одно... Дурень ты, Борька.
– А твой умный? Ему бы такую юшку пустили...
– Он офицер.
– А у солдата что, отсохло... Тоже, знаешь, хочется...
– Им чего-то в чай подливают...
– Враки... Сама не видела, как они тебя глазами... того, а носом... того...
– Брось. Нагорит тебе, Борька.
– Плевать.
Он стал есть прямо у стойки. Разговаривать ни с кем не хотелось. Во всяком случае тут, в столовой. Дома - другое дело. Дома лежит с фурункулезом младший лейтенант Федька Павлов, забулдыга и умница. Дома и стены помогают. И еще придет демобилизованный Гришка, тоже что-нибудь веселое отмочит. А тут, в столовой, стоишь под враждебными взглядами, как на суде чести или на корпусном сборе.
– Вечно что-нибудь с тобой, - унылым голосом выдавил над ухом инженер Забродин.
– Теперь вот холодное ешь.
Он взял со стола тарелку с остатками гуляша.
– Перетоскуешь.
– Не переживайте, товарищ инженер, - подмигнула шикарная Зинка. Бореньку - тю-тю - ушлют, а Валентинка ваша будет.
– А ведь точно, - поддакнул Курчев. Он забыл, что Забродин сохнет по Вальке Карпенко почти так же, как Валька по нему, Курчеву.
– Не трухай, инженер. Я тебе это...
– он не договорил. Ему стало жалко девушку и себя, и даже инженера, который
– Нет. Ну и что? Я же не сохну".
– "А терся об щеку зачем?
– спросил себя.
– Вот то-то... Все мы так... Хвастаемся, что за нами бегают".
– "Я не хвастаюсь".
– "Ври больше".
– "Ну, самую малость, разве..." - "А ждешь принцессу?" - "Никого я не жду", - зло ответил себе.
– Спасибо, Зина. Бабки подбей. Вечером рассчитаемся, - кивнул буфетчице и вышел из столовой.
10
Теперь уж снег не сверкал, как в воскресенье, и никаким морем не пахло. Была обыкновен-ная зима с тоскливым ожиданием начальства и взбучки. Гришка, привалясь к стене КПП, поджидал Бориса.
– Выгнал меня Абрамкин. Штатским, орет, на проходной не положено. Ну, теперь начнут у вас болты затягивать.
– Не твоя забота, - отмахнулся Борис.
Но реакция офицеров его все же смущала. Паля в воздух, он не так уж о ней и думал. А теперь, оказавшись один против всех, почти готов был раскаяться. В конце концов, какое кому дело до твоих моральных счетов с Ращупкиным. Тоже мне искатель правды!
Служат люди и служат. А теперь из-за твоей пальбы такое начнется.
"Ну, нет, морду вряд ли бить будут. С мордой - покончено. Даже Ращупкин от своей "сознательности" откажется!"
– Пошли домой. Чего мерзнуть, - сказал Гришке.
– Да, теперь не отвертишься, - вздохнул тот.
– Не бойся. Двух ЧП в день не бывает.
– Съедят тебя, парень, - подтолкнул его кулаком Новосельнов.
– Зря я тебе на Журавля клепал.
– А, один чёрт. Да и ты тут ни при чем.
– Не духарись. Я тебя знаю. С такой совестью по пятьдесят восьмой сидеть надо. Да, вот забыл - твоя тетрадь. Абрамкин уже нюхать начал. Я отнял - конспекты, говорю. Только - почерк у тебя такой, что никто не разберет.
Они пошли рядом вверх по улице.
– Съедят тебя, - повторил Гришка.
– Один шанс - на весь банк идти. Отстучи прями-ком Маленкову. Так, мол, и так. Имею гуманитарное образование. К технике интереса, то есть - не интереса, а как бы это сказать - склонности не имею. Боишься загубить ответственное дело, потому что матчасть сложна, а ты ничего не понимаешь. Кроме того, уже на возрасте, два-дцать шесть лет, а даже законченного училища нету. Дуй на всю катушку, расписывай. Хорошо бы что-нибудь семейное подпустить. Мол, есть невеста, но не можешь жениться, потому что в части для нее нет работы.
– Это можно, - засмеялся Борис.
– Ну, и про аспирантуру добавь. Хочешь поступать, реферат, дескать, готов и всё в таком духе... Самое главное, обратный адрес не очень раскрывай. Напиши только номер без города. Если у них там кавардачок и они сразу не смекнут, откуда ты такой, то наложат роспись: "отпустить" - и в штабе армии уже ничего сделать не смогут. Только не пиши, какая техника. Просто для тебя, дурака, сложна, потому что ты гуманитарий с минус третьей близорукостью. Усвоил? Только шанец небольшой - один из тыщи!.. Вместо ответа Курчев по-собачьи стал прыгать вокруг Гришки, целовать его в морду, и шедшие сзади офицеры никак не могли понять, когда этот дурак-историк успел нализаться.