Демобилизация
Шрифт:
– Чего?
– удивился Секачёв.
– А того, что Ванька не будет твоей мордой сраку вытирать.
– Скоро историк большим человеком будет... Мы его тоже на подтирку пустим.
– Ему сперва батя этим самым морду вымажет,- сказал Секачёв.
– Смотри, Борис, - всполошился Федька.
– Оборотная сторона славы... От великого до смешного... А?
– Похоже, - кивнул Курчев.
– Интересно все-таки, - повторил Федька, надеясь расшевелить Курчева. Федьке осточертело целый день торчать одному в домике и он ожидал прихода Бориса,
– Ты в газетах не печатайся.
Курчев, не отвечая, вышел в кухню наваксить сапоги.
Входная дверь теперь хлопала, как вокзальная. В домик набивалось офицеров. Пехотный парторг Волхов выглянул из своей комнатёнки и проворчал:
– Хоть бы, свиньи, снег стряхали, - и уставился на Бориса.
Борис, чистивший сапоги волховской ваксой (никто из обитателей холостяцкого домика ваксы не имел, но все знали, куда Волхов перепрятывает свою), покраснел и сказал:
– Извини, Витя, последний раз попользуюсь.
– Ты это куда?
– спросил парторг.
– К девчонкам. А то мне пить нельзя, я под арестом.
Парторг еще раз с сомнением посмотрел на щетку и ваксу - и прикрыл дверь. Снова хлопнула входная и ввалился Гришка, веселый и деятельный сразу от всего - от общества, от конца службы и от предстоящего выпивона.
– А инженер где?
– спросил из кухни Курчев.
– Не придет. Сказал, через четверть часа, чтоб ждал у ворот. В райцентр едет.
– Порядок! Я с тобой.
– Ты? Не повезет, - с сомнением покачал головой Гришка.
– Ничего, уломаю. Вы на бетонке, где из балки выскакивают, притормозите.
13
Через четверть часа Борис выскользнул из дома, раздвинул за сараем доски и выбрался из поселка. Было почти темно, но фонари над КПП и ограждением не зажигали. Сильно похоло-дало и, нырнув в балку, он поставил между ног чемоданишко и развязал тесемки ушанки.
"Замерзнешь, пока они там греются, - вздохнул и не спеша поплелся к бетонке.
– И чего это Марьяшка меня сегодня заприглашала?
– Чтобы согреться, стал думать о московских делах.
– Кларка, наверно, придет?.."
Он знал, что переводчица должна была возвратиться из ГДР.
– Кларка так Кларка.
– Летние воспоминания не согревали.
Он осторожно выбрался на бетонку, опасаясь, как бы не заметили из окна КПП, и посмот-рел в сторону "овощехранилища", не идет ли кто навстречу. Ветер сметал с бетонного покрытия снег и дорога просматривалась плохо.
Сзади, над забором и КПП, засветилось электричество, и почти тотчас же Борис услышал пыхтение машины. Видимо, Черенков, отпирая ворота, заодно зажег и свет. "Победа" медленно, неуверенно плыла к повороту, потом как-то неловко повернулась, словно ее занесло, но тут же качнулась вправо и поползла вниз по бетонке. Курчев стал посреди шоссе, как всегда делал, голосуя, и вдруг с ужасом сообразил, что в темноте цвета не определишь, и вдруг
"Что скажешь? Сломал? Так посмотрят малявку. Спекся, Борис Кузьмин! А чего там?! Моя вещь - куда хочу, туда везу", - злобно перебил себя.
Ослепляя фарами, машина надвигалась прямо на него, но у водителя кишка была тонка. Он, не прибавляя скорости, повернул машину влево, но и Борис отпрыгнул туда же. Тогда тот вильнул вправо, но скорость была мала, мотор зачихал и заглох.
– Что, пьяный?
– закричал в темноту инженер Забродин.
– Ты, Курчев? Да как ты...
– Это Боренька, - послышался голос Соньки-перестарки.
– А мы с Валюхой в магазин.
– И ты здесь?
– засмеялся Курчев, обходя "Победу" и хватаясь за ручку задней дверцы.
– Куда? Домой иди, - занервничал Забродин.
– Тише, инженер, мне до поворота.
– Не повезу. Ты арестован.
– Мы не скажем, - заступилась Валька.
– Повезите, Всеволод Сергеич.
– Повези, чего уж, инженер. До поворота только, - пробурчал Гришка.
– А свет зачем испортил в салоне?
– спросил Курчев, открывая дверцу. Не бойся. Я тебя не видел. Ты меня не вез. Спрячьте меня, девочки?
– и он уткнулся Вальке в колени.
"Повезло, - подумал.
– Надо же такой факт, чтобы зануда катать их повез. Вот еще мотомеханизированное ухаживание."
– Ты не очень их спаивай, Сева, - сказал, когда проехали шлагбаум.
– Мы в магазин, - засмеялась Сонька, и никто бы не поверил, что это она сегодня днем выла в голос, бегая по двору в разодранном сарафане.
Машина тяжело поднималась по горбатой дороге. Забродин был неважным шофером, осторожничал и запаздывал переключать скорости.
– Не захотела диктовать, - шепнула Борису девушка.
– Ну и фиг с ней.
– Я боялась зайти. Два раза мимо по улице шла. Видела - ты сидел на койке. Печатал - да?
– снова зашептала девушка, как бы извиняясь перед лейтенантом за эту экскурсию в райцентр.
– Там у вас Игорь, Морев этот. У него язык, как пилка...
– Кончай шептаться, - прошамкал Гришка.
– Секреты на кухню, - бодро подхватила маркировщица.
– Сейчас вылезем, - сказал Курчев. Всем пятерым не терпелось добраться до поворота.
14
В полупустом автобусе Гришку начало укачивать. Он позевывал, клевал носом, но уснуть никак не мог - слишком разошлись нервы.
– Женись, слушай, на этой чернявой, - покряхтел, разгоняя дремоту. Ей-бо, не прогадаешь. А то этому хануре достанется.
Борис, оторвавшись от невеселых мыслей, поглядел на Гришку и вдруг вспомнил, что километров через сорок они вылезут из полутемного с намерзшими окнами автобуса и расстанутся навсегда. Бесчеловечно было не подумать об этом раньше. Почти полгода жил с человеком душа в душу, спал на соседней койке, а теперь в последний раз сидишь с ним рядом, а копаешься в собственных пустяках.