Демократия (сборник)
Шрифт:
— А Клей — зять Питера…
— Он был моим зятем. — Голос Питера прозвучал резче, чем ему хотелось.
Широкие челюсти Элизабет плотно сомкнулись, хотя улыбка не сходила с лица.
— Но ведь семейная верность живет, несмотря ни на что.
— Моя — да. — Питер спрашивал себя, неужели она когда-нибудь по-настоящему нравилась ему. — Но только по отношению к моей семье, а не к нему. Вернее говоря, к Инид.
— А вот и сенатор Уоткинс! — Айрин покинула своих родственников.
— Инид была чудесная девушка. — Элизабет говорила так, словно защищала покойную. — И ужасно верная,
— Да ну? — искренне удивилась ее мать.
— Возможно, важнее верности действительно нет ничего на свете, — сказал Питер, — но как раз этого-то Инид и недоставало.
— Да как ты можешь так говорить о ней? — Ярость Элизабет, никогда не загоняемая вглубь, наконец излилась, к явному удовольствию ее матери. — Почему тебе непременно надо на кого-нибудь нападать? В особенности на бедную покойницу Инид.
— А я вовсе на нее не нападаю. Я только сказал, что верность не была в числе ее сильных сторон.
— Элизабет совершенно помешана на верности, — сказала ее мать. — По-моему, это у нее от Клея. Прежде мы и слова-то такого не знали, не так ли, дорогая?
— Нет, знали, уж я-то во всяком случае. — Оказавшись на знакомой почве, Элизабет обрела утраченное равновесие. — Мне всегда казалось, что человеку следует точно знать, кто его друзья и чего можно от них ожидать. — Она повернулась к Питеру: — У меня уже набрался маленький черный список.
— Друзей или врагов? — Питер испытывал величайшее наслаждение.
— Конечно, врагов! В конце концов, месть может быть так же сладка, как и любовь.
— Господи боже, ну и ребеночка я родила! — Голос Люси звучал чуть ли не почтительно. Она переменила тему разговора, словно опасаясь, уж не с ее ли собственного имени начинается список. — Клей с тобой? Он приехал?
— Да. Он в библиотеке с мистером Сэнфордом. Они смотрят Клея по телевизору, его интервью, заснятое на пленку.
— Тебе не мешало бы присоединиться к ним, — сказала Люси Питеру. Он ответил, что ему не хочется. — Ну, хотя бы посмотри, что Айрин сделала с комнатой. Она оклеила стены джутовой тканью. Вот интересно, каково Блэзу, когда он приезжает в Лавровый дом и видит в нем такие перемены?
Хотя вызов Питеру бросила Люси, ответила Элизабет:
— Мистер Сэнфорд обожает Айрин и считает, что она сделала с домом чудеса. — Элизабет взглянула на Питера, вызывая его на спор.
— Разумеется, — безмятежно ответил Питер. — Айрин всегда была одной из любимиц отца. Вообще-то говоря, это при вас она впервые попала к нам на обед.
Элизабет не помнила этого случая. Улыбаясь, она шепотом сказала, что хочет шампанского. Питер и Люси наблюдали, как она шла через комнату. Все взгляды были устремлены на нее.
— Прелесть, как хороша, — сказал Питер.
— Но в другом стиле, чем Инид, — неожиданно сказала ее мать.
— Это верно, — согласился Питер. — Будем надеяться, что ей больше повезет.
— Так оно и будет, если только она не запьет, как ее отец. Во всяком случае, они прекрасно подходят друг Другу.
Питер кивнул:
— Она всегда очень любила Клея.
— Не знаю, как насчет Клея, но вот славу она действительно любит. Она пойдет на что угодно, лишь бы быть замеченной. — Обычный иронический тон Люси вдруг пропал. Питер с удивлением взглянул на нее.
— Большинство людей таково, — уклончиво заметил он.
— Большинство способно пойти на многое, но не на что угодно.
— Ну,
— А нужна ли она нам, История? — вдруг усмехнулась Люси; в горячем свете гостиной Айрин она походила на высохшую ящерицу.
— С ней проходит время.
— О, оно и так проходит. В сущности, я восхищаюсь дочерью. Из всех известных мне женщин она одна добилась того, чего хотела, за исключением разве что…
— Айрин! — одновременно произнесли оба.
— Tante Irene [110] ,— весело повторила Люси. — Бедный Огден! Он всегда был таким снобом, а теперь только взгляни на него! Но ведь Уотрессы для того и родились, чтобы их унижали женщины. Уж конечно, его брату досталось от меня.
Появление Миллисент Смит-Кархарт положило конец их интимной беседе. Люси присоединилась к своей приятельнице, и, пока они шли через переполненную комнату, Питер размышлял о природе игры, в которую играли присутствующие. Попросту говоря, это была война. А покоряет Б, Б покоряет В, а В покоряет А. Каждый на свой лад борется за первенство, и отрицать эту изначально присущую людям хищность значило бы проявить сентиментальность; попытаться приспособиться к ней было бы ошибкой; изменить ее было невозможно. Но Питер еще не был внутренне готов примириться с тем фактом, что даже для него не существует иной альтернативы, как стать жестоким хищником в войне в джунглях, — войне, которой суждено продолжаться, с ним или без него, до скончания рода человеческого.
110
Тетя Ирен (фр.).
Чувствуя себя глубоко несчастным, Питер направился в столовую. Там, как он и надеялся, под нарочито уродливой бронзовой вертушкой, которая непрестанно вращалась сама по себе, был выставлен стол и буфет. Хотя стол в большей своей части был заполнен неизбежной копченой ветчиной и копченой индейкой, ряд серебряных кастрюлек выглядел многообещающе. Он приподнял крышку с кастрюльки, и его настроение улучшилось при виде некоей смеси из куриной печенки и водяных каштанов. Он съел каштан и обжег себе нёбо. Невзирая на боль, он съел другой, восхищаясь искусством гения, которому первому пришло в голову сочетать столь удачно дополняющие друг друга субстанции.
Когда Питер принялся за вторую кастрюльку, голос Гарольда Гриффитса за его спиной произнес:
— У Айрин повар — армянин. Но он горазд на всяческие подделки в духе китайской кухни.
— Не такие уж это подделки, — возразил Питер, его рот был теперь набит горошком с грибами.
— Подожди, вот отведаешь настоящей на Формозе. У Чан Кайши, пожалуй, лучший китайский повар в мире.
— Но, уж конечно, не раньше, чем будет развязана война?
Однако Гарольд теперь был слишком важной фигурой, чтобы принимать такие шутки. Наиболее воинственно настроенный из газетчиков, он ратовал за немедленное вторжение в континентальный Китай и делал это всякий раз, возвращаясь из своего ежегодного паломничества к свергнутому главнокомандующему на Формозе. Не далее как сегодня утром он превозносил в своей статье мудрость и энергичность генералиссимуса, красоту и утонченность его жены, мужественность его отборных войск, всегда готовых отвоевать страну, которая в результате их поражения погрузилась во тьму.