Демократия (сборник)
Шрифт:
К чему вели эти логические ухищрения Иниэса, слишком легко было предсказать, и Питер оборвал его:
— Не будь ребенком. — Этим он оставлял позади своего прежнего учителя. — Он использует тебя. Но ты никогда не сможешь его использовать.
— Ты несправедлив, — упорствовал Иниэс. — Мне кажется, в нем есть нечто большее.
— Ладно, пиши за него книгу, там посмотрим. — Питер направился к двери, даже не поинтересовавшись, как, когда и по чьей инициативе родился этот замечательный союз.
Но Иниэс от него не отставал. Он жаждал слов утешения.
— Если бы Клей был способен осуществить все, что следует сделать, ты бы все равно был против него?
— Он не способен на это. Он будет продолжать в прежнем духе, будет делать
— Почему? Из-за… из-за… — Десять лет фрейдистского психоанализа приучили Иниэса изъясняться символами.
— Тебе известны причины. В конце концов, ты сам же изложил мне половину из них. Клея интересует только его собственное «я» — очень неважное «я», в особенности если дело обернется скверно для нас.
— А кто лучше? Разве они все не на один манер?
Неожиданный пессимизм Иниэса рассмешил Питера.
— Ты совсем вошел в мою роль. Ведь это мое амплуа — думать, что все лишь игра, и независимо от того, кому достанется главный трофей, жизнь будет идти своим чередом. Но ведь это ты обладал нравственным чувством, видел в истории цель, хотел коренных перемен…
— Но я и остался таким. Я не изменился. Я только…
— Ты изменился, раз ты полагаешь, что Клей — то, что тебе надо.
— Мне кажется, его можно воспитать, — гнул свое Иниэс. — Тот факт, что он обратился ко мне, доказывает…
— …что он не дурак. — Теперь Питеру было все ясно: несмотря на явные угрызения совести, уже начинавшийся процесс самооправдания очень скоро закончится в пользу Клея. Власть оказалась неотразимой даже для этого некогда неподкупного книжника. — Знаешь, как это ни ужасно, по характеру я больше похож на Клея, чем на тебя, — признался Питер, это была его последняя дань их старой дружбе. — Я был приучен уважать дела, а не теории, победы, а не добродетели. Политика, на мой взгляд, — сплошная импровизация. А ты видишь в ней ряд важных документов, излагающих ту или иную точку зрения и отражающих некий широкий исторический процесс. В конечном счете ты, возможно, прав. Но сейчас все трофеи достаются ловким пустышкам, вроде Клея, и пусть даже я могу быть несправедливым к ним, я обладаю их кругозором, чего у тебя никогда не будет.
— Но он не такой уж пустой. И уж конечно, гораздо более либеральный, чем ты склонен допустить. С помощью людей вроде нас…
— О господи! Иниэс, ты дурак! — сам того не желая, взорвался Питер: как-никак, он во многом походил на своего магната-отца и, подобно ему, был преисполнен жажды навязать свою волю другим. Но если его отец избрал освященный обычаем путь к знакомым вершинам, Питер пытался докопаться до сути вещей в надежде определить источник своего разлада с миром, слишком усердно старавшимся обмануть его и дать ему все, чего он мог только пожелать. Но он знал, что по-настоящему хочет лишь одного — познать добро, и, поскольку абсолюты для него неприемлемы, ему остается лишь сопротивляться тому, что, на его взгляд, дурно от начала до конца; он сознавал, что в тот момент, когда он перестанет говорить «нет», он, как Иниэс, опустится до уровня Клея, для которого все сводится к одному: подействует или не подействует, поднимусь или упаду? Ослепленный перспективой реальной власти, Иниэс теперь был всецело поглощен Клеем, и Питера это огорчало, но не удивляло: быть человеком — значит быть предсказуемым в своих поступках. Ему оставалось только извиниться. — Прости меня, — сказал он. — Я не хотел на тебя кричать.
— Я понимаю. — Иниэса всего трясло. — Разумеется, ты в таком нервном напряжении после того, что было сказано…
— Я всегда в напряжении. — Питер улыбнулся. — Желаю удачи.
— Я переезжаю в Вашингтон. — Иниэс выглядел особенно жалким при всех своих блестящих видах на будущее. — Он хочет, чтобы я все время был здесь.
— Ну, значит, мы с тобой чаще будем встречаться, — сказал Питер, кладя
Клей не собирался говорить всю правду, но на мгновение потерял над собой контроль. Доведенный Питером до бешенства, он использовал последнее оружие, поступил опрометчиво и знал, что должен будет за это поплатиться. Но желание причинить Питеру боль было слишком сильным, говорил он себе в оправдание, когда вошел в гостиную и немедленно оказался в центре всеобщего внимания. В последние месяцы его известность настолько возросла, что люди, обращавшие раньше на него внимание потому, что он был неким молодым человеком с большим будущим, теперь не без удивления относились к нему, как к тому самому молодому человеку с большим будущим. Во всей стране он был единственным в своем роде, и он принимал этот факт как должное. Все развивалось так, как когда-то предсказывал Блэз.
На другом конце комнаты под гобеленом современной работы стояла девушка, которой он раньше никогда не видел. Высокая, стройная, яркая блондинка с веснушками. Вот это ему сейчас больше всего нужно, подумал Клей, с отчаянием сознавая, что у него почти нет шансов приблизиться к ней, так как их разделяла комната, полная людей, жаждавших поговорить с ним, увидеть его, дотронуться до него; разделявшее их пространство казалось ему дорогой с препятствиями, на которой кто-то весьма ловко расставил мины и разбросал мотки колючей проволоки. Но он все же попытается пройти этот полный опасностей путь, так как девушка определенно того стоила. Она еще ни разу не взглянула в его сторону.
— Блэз сказал, что вы были неподражаемы по телевидению! — Клей знал, что восхищение Айрин вполне искренне. В равной степени она была очарована сенатором Тафтом, губернатором Стивенсоном, генералом Макартуром и, конечно, президентом, которого она на одном из последних приемов прижала в угол и настаивала, чтобы он говорил с ней по-французски — разве не он своими руками освободил эту doux vert pays [112] , Францию? Но с тех пор, как Айрин превратилась в миссис Уотресс, ее энтузиазм ко всевозможным знаменитостям несколько поутих под влиянием новых родственных связей, и, внеся уже немалый вклад в денежный фонд Клея, она намеревалась приберечь свои самые изысканные гиперболы для мужа своей племянницы, будущей Первой леди страны.
112
Нежно-зеленую страну (фр.).
Клей согласился, что он, видимо, неплохо выглядел по телевидению.
— Ну, конечно! Вы всегда прекрасно выглядите на экране, потому что вы такая complete [113] личность! Вот в чем секрет успеха, любого успеха! — Айрин оглядела комнату, которую она обставила, и людей, которыми-она ее заполнила. — Нужно быть смелым. Но в то же время оставаться dans le vrai [114] .
К ним подошла Миллисент Смит-Кархарт, ведя на буксире Люси Шэттак. Из престарелых вашингтонских дам Миллисент больше всего раздражала Клея, но ради Элизабет он вопреки всему пытался ее очаровать, что было нелегко, учитывая, что она считала его причиной самоубийства Бэрдена, и он это знал.
113
Цельная (фр.).
114
Самим собой (фр.).