Демократия в России: инструкция по сборке
Шрифт:
Что нужно, чтобы провести свободные выборы? Во-первых, необходима политическая свобода, т. е. возможность беспрепятственно создавать политические партии. И действительно, процедура регистрации партий была предельно облегчена, в результате чего за короткий срок их количество перевалило за сотню. Хотя ДКО было распущено, его активисты тоже создали несколько партий, которые потом участвовали в выборах. Правда, лицам, занимавшим определенные посты в системе исполнительной власти при Бен Али, выдвигать свои кандидатуры было запрещено. К роме того, так и не была легализована радикальная исламская организация «Хизб ут-Тахрир» из-за несовместимости ее программных целей с основными принципами тунисской государственности. Во-вторых, нужно реформировать избирательную систему. Как я отметил, на бумаге тунисская избирательная система была почти нормальной и при Бен Али. Оставалось только отменить репрессивное
В выборах приняли участие около 80 партий, и 5 из них достигли заметного представительства в избранном Учредительном Собрании. Наибольшего успеха — 90 из 217 мест — добилась умеренная исламская Партия возрождения (ПВ), которая при Бен Али была запрещена. На втором месте (30 мест) — созданная правозащитниками левоцентристская партия Конгресс за Республику, тоже получившая отказ в регистрации при Бен Али. Далее следуют социал-демократическая партия «Демократический форум за труд и свободы» (21 место) и либеральная Прогрессивная демократическая партия (17 мест), которые при Бен Али находились в «легальной оппозиции». Правда, ни одного парламентского места им тогда выиграть не удавалось. Главным партиям старой «легальной оппозиции» выборы 23 октября принесли сокрушительное поражение. Неожиданного успеха на выборах добилась новая партия «Народная петиция» (19 мест), возглавляемая собственником популярного телеканала, который в ходе кампании обещал бесплатное здравоохранение, бесплатный общественный транспорт для пенсионеров и еще много чего бесплатного. Остальные места — не более 5 у каждой — получили многочисленные малые партии, включая коммунистов и сторонников прежнего режима, а также независимые кандидаты (вопреки распространенному заблуждению, нормальная пропорциональная система не исключает ни их выдвижения, ни их успеха).
Почему на тунисских выборах победили именно умеренные исламисты из ПВ? Ответ очевиден: потому что именно на основе ислама формируется современная арабская гражданская нация. Светский национализм в арабском мире провалился, породив только уродливые диктатуры вроде египетской, иракской и сирийской. Но демократия без гражданской идентичности — это противоречие в предмете. Демократия функционирует на базе общенациональных ценностей, и если в Тун и се такую базу создает ислам, то партия, открыто его отстаивающая, получает естественное преимущество. При этом лидеры ПВ настоятельно подчеркивают, что они вовсе не намерены создавать в стране исламское государство, выступают против введения шариата, в защиту прав женщин и других гражданских прав. Впрочем, даже если бы они втайне стремились к исламизации, то ничего не получилось бы: состав Учредительного Собрания таков, что править ПВ может только в коалиции с какими-то из светских, левоцентристских или либеральных, партий.
Таким образом, «ужас, ужас, ужас» не случился. К власти не пришли экстремисты и фанатики. Вопреки большому количеству партий и отсутствию у населения демократического опыта, уровень партийного многообразия в Учредительном Собрании не слишком высок. Двух-трех партий достаточно для создания работоспособной коалиции. Популистский выверт с «Народной петицией» большого воздействия на процесс ее формирования не окажет. Выборы укрепили надежду на то, что Тунис сможет встать на путь устойчивого демократического развития. Я бы сказал, ничего удивительного в этом нет. Это нормально. Ненормальной, по нынешним временам, следует признать убогую персоналистскую диктатуру, которая до недавнего времени существовала в Тунисе, а в России сохраняется и крепнет по сей день. А что же менталитет? Ответ прост: в современном мире нет такого менталитета, который не был бы совместим с демократией. От особенностей национального мировоззрения зависят формы демократии или авторитаризма, принятые в разных странах, но сам выбор между демократией и авторитаризмом делается по другим параметрам.
40. Возможен ли в России «мексиканский вариант»?
Вместе с девяностыми ушли в прошлое сериалы из жизни богатых мексиканских негодяев и мексиканских же бедных, но гордых девушек. Убедившись, что первые тоже плачут, а вторые все-таки находят свое трудное счастье, россияне переключились на оплаченный нефтедолларами отечественный сериальный продукт с криминально-патриотически-ностальгическим контентом, и лишь немногие фанаты все еще приобщаются к мексиканской жизни на кабельном канале «Романтика».
По странному стечению обстоятельств именно на эпоху угасания интереса к латиноамериканским сериалам приходится повышенное внимание российских интеллектуалов к политической жизни далекого континента. Но акценты сместились. Когда-то в центре внимания был опыт «авторитарной модернизации» в Чили. Истоком этого внимания были, конечно, успехи КПРФ на выборах 90-х гг. Интеллектуалам хотелось, чтобы нашелся-таки и у нас свой Пиночет, который все устроит по-хорошему, а коммуняк изведет под корень, потому что не жалко. Потом Пиночет нашелся, а его преемник даже пообещал модернизацию, но аналогия перестала быть политически корректной. Тогда на первый план вышла Мексика. Дело в том, что в Мексике политический режим, в чем-то подобный современному российскому, просуществовал очень долго, — дольше, чем где бы то ни было. Как и в России, там была политическая монополия. С 1929 по 2000 г. подавляющее большинство мест в Конгрессе занимала одна и та же партия, и он а же неизменно выигрывала президентские выборы. Партия несколько раз меняла имена (Национальная революционная — Партия мексиканской революции — Институционно-революционная), но власти не уступ ала.
Как и в современной России, к участию в выборах была допущена оппозиция — тут тебе и правые консерваторы, и коммунисты, даже своя «Справедливая Россия» под названием «Подлинная партия мексиканской революции» — но шансов на успеху этой оппозиции не было. Система патронажа, запугивания и фальсификаций на выборах делала политическую монополию исключительно устойчивой. В малотиражных газетах жестко критиковали правительство, и это сходило журналистам с рук, но до населения такие газеты не доходили. Невероятных масштабов достигла коррупция. Правительство ИРП проводило последовательно проамериканскую политику, но с дипломатических трибун и особенно в СМИ периодически звучали грозные филиппики в адрес империализма США. И даже нефтедоллары там тоже были. В общем, все, как у нас, только очень долго.
Но был в мексиканской истории и обнадеживающий момент. А именно: все это сравнительно хорошо закончилось. В 90-х гг. в Мексике разразилась «мексистройка», в результате которой ИРП уступила власть тем самым правым, которые долго прозябали на задворках политической системы. Теперь там нормальная демократия. У власти правый президент, ИРП — по-прежнему весьма влиятельна, но находится в оппозиции, коммунисты влились в состав другой оппозиционной партии, умеренно-левой, и больше уже не грезят о диктатуре пролетариата. Как у людей. Конечно, проблемы остаются. Из авторитарного периода своей истории Мексика вынесла, например, репрессивный закон о политических партиях, который «единороссы» любят приводить в пример того, что вот демократия, а закон-то, пожалуй, покруче нашего. Действительно, закон серьезный, и создать новую партию в Мексике по-прежнему почти так же трудно, как в России. Но зато имеющиеся конкурируют между собой на равных. Результаты выборов непредсказуемы не потому, что от населения до последнего момента скрывают имя официального кандидата, а из-за реальной конкуренции. В Мексике действительно демократия.
Может, и у нас так все постепенно устроится? Когда Путин в начале своего второго срока не по-детски принялся за обустройство политической монополии, на это возлагались серьезные надежды. Хоть и монополистические, новее-таки институты. А где институты, там политическое развитие. А где политическое развитие, там постепенное изживание монополии. Десяток-другой лет — все-таки население-то пограмотней, чем в Мексике — и все уладится наилучшим образом. Увы, не улаживается. Ныне вполне ясно, что «институциональное развитие» по-путински никуда не ведет. Потому что институты — это правила игры, а в российской игре лишь одно правило, в свое время удачно сформулированное Владимиром Чуровым: «Путин всегда прав».
Особенно отчетливо это проявилось как раз тогда, когда Путин президентом не был, в 2008–2011 гг. В России был президент. Но от него не зависело даже то, будет ли он баллотироваться на второй срок. Это решил Путин. Была партия, которую иногда называли правящей. Но все, на самом деле, понимали, что никакой власти у этой партии нет. Правит Путин, и «правящая партия» находится в его полном распоряжении: сегодня вот велел ей побыть «народным фронтом», а завтра, будь на то его воля, и вовсе распустит. О всяких судах, бюрократиях и прочих институциональных прибамбасах — и говорить не приходится. Один заинтересованный зарубежный наблюдатель заметил, что в России нет государства. Есть. Но это Путин и те, кто (напрямую или посредством бюрократической машины) получили от него ярлык на автономное распоряжение бюджетами разных уровней.