Демократия в России: инструкция по сборке
Шрифт:
В условиях авторитаризма, напротив, все можно сделать очень быстро. Сопротивление консервативных фракций правящего класса можно подавить: их партии — запретить, самих — посадить в тюрьму или выдавить в эмиграцию, газеты — заставить заткнуться. А у населения, конечно, можно и не спрашивать, на то он и авторитаризм. И вперед, к реформам. Конечно, так гладко дело обстоит только на бумаге. Нейтрализовав политическую конкуренцию, авторитарные реформаторы устраняют политический контроль над собственными действиями. Хорошо, если они святые. Но это большая редкость. К тому же даже святые, если они пользуются неограниченной властью, через некоторое время начинают проводить такую политику, что она как бы невзначай способствует обогащению неких заинтересованных лиц, — как правило, самих правителей и их ближайших друзей. Ну, как-то так получается. Дальше больше, и через некоторое время оказывается, что стратегические цели реформ потеряны, а на первый план вышли корыстные интересы, которые к этим целям не имеют
Но важнее другое. Для того, чтобы выйти на старт непопулярной экономической политики, авторитарный режим должен быть очень жестким. Он должен быть по-настоящему способным разделаться с оппозицией. Именно такими были режимы «экономических чудес» — чилийского, южнокорейского, тайваньского, бразильского и прочих. И если в последние годы об авторитарных экономических чудесах что-то не слышно, то это именно потому, что современные авторитарные режимы, как правило, иные. Какие именно — мы хорошо знаем по собственному опыту. Электоральный авторитаризм, подобный современному российскому, отличается от традиционного по обоим параметрам, важным для проведения экономических реформ. Во-первых, он не отсекает консервативные фракции правящего класса, а инкорпорирует их База режима — настолько зыбкая, что ни один из потенциально важных игроков не должен оставаться на обочине. Концентрация ресурсов для проведения целенаправленной экономической политики в этих условиях невозможна.
Во-вторых, не предоставляя населению реального политического выбора, такие режимы все же нуждаются в его поддержке на выборах Призывать к «затягиванию поясов» они не могут просто потому, что подобные призывы чреваты взаимной ответственностью власть имущих и избирателей. А она имеет смысл лишь тогда, когда власть может смениться в результате выборов. Если же их результат предрешен, то и ответственности за исход избиратели не несут. Всё, на что они рассчитывают от властей в обмен на демонстрацию поддержки — это подачки, маленькие материальные выгоды. В карикатурно последовательном виде логику авторитарной избирательной кампании недавно продемонстрировал Александр Лукашенко, ценой переизбрания которого стал экономический коллапс.
Но если так, то в чем причина живучести электорального авторитаризма в России? Ответ прост: слишком уж много корыстных интересов завязано на нынешнюю систему. Экономика нефтегазовой ренты привела к тому, что правящий класс состоит из множества групп, каждая из которых сохраняет монополию на свой кусок пирога, большой или маленький, и заботится преимущественно о том, чтобы не подпустить именно к этому кусочку злых «аутсайдеров». Кроме того, все понимают, что рента — функция от власти, а не от собственности. Поэтому нельзя допустить, чтобы «аутсайдеры», которых, вроде бы, окончательно выгнали в дверь, пролезли к заветным кусочкам через окно. А то, что свободные выборы такое окно открыли бы, тоже понятно всем. Как заметил один региональный чиновник рангом пониже среднего, «Мне {бип} политика не нужна. Я {бип} не политик, а коммерсант». Такова основа корпоративной солидарности, существующей между разными слоями российского правящего класса. Между тем, вынести такую политическую конструкцию Россия может лишь при условии, что источники ренты не иссякают, а сама эта рента — достаточно велика, чтобы, с одной стороны, насыщать аппетиты правящего класса, а с другой — содержать основную массу населения на уровне выше прожиточного минимума. Эти условия нарушаются на наших глазах. И тогда официальный лексикон обогащается словом «коррупция». Много стали говорить о ней в последнее время. А дело в том, что в условиях кризиса неадекватность системы становится очевидной, а значит, нужно выделить в ней «слабое звено», которое потом склонялось бы комментаторами для утешения телезрителей. Увы, это нечестная игра. В России коррупция — это основной способ получения ренты. Иными словами, это не звено системы, а сама система. Чиновники — хоть простые, хоть силовые, хоть прокурорские, хоть какие-нибудь небывалые «опричные» — ее не искоренят просто потому, что не может человек сам себя высечь. То есть отдельный человек, конечно, может, а масса людей к такому поведению не склонна. Даже если поручить. Либо не выполнят, либо выполнят без тщания, так, не высекут, а почешутся. Искоренить коррупцию может только политическая подотчетность чиновников, т. е. демократия.
С точки зрения экономической политики, электоральный авторитаризм — это худший из миров. У него нет ни тех преимуществ авторитаризма, которые породили «экономические чудеса» 60—70-х гг., ни тех преимуществ демократии, которые позволили исправить последствия этих «чудес» и проложили путь к беспрецедентному росту развивающихся рынков в 90-х и «нулевых».
38. Демократизация и гражданское общество
Одно из направлений антидемократической мысли в нашей стране можно суммировать тремя словами: «мы не готовы». Примитивная версия этой теории состоит в том, что демократия бывает только в богатых и здоровых странах, а Россия — то ли бедная, то ли больная. Приверженцев этой версии мало смущает тот факт, что сегодня демократия успешно функционирует в местах вроде Ганы и Никарагуа, а возникла она в XVIII–XIX вв. в странах, которые по уровню благосостояния и до нынешней Ганы недотягивали, страдали глубоким социальным неравенством и вытекающими из него политическими болезнями. Очевидно, этим мыслителям, как агенту Малдеру из X-Files, просто очень хочется верить. В данном случае — в прирожденную непригодность России ко всему хорошему.
Но есть и несколько более изощренная версия, согласно которой для развития демократии нужно гражданское общество: «Гражданское общество, ты где? Ау!» Нет его в России. Есть только зловредные грантоеды. Вот над этим и надо сначала поработать. Путь неблизкий, лет на 20 хватит, как раз до конца того срока, который Путин однажды отвел на «ручное управление». А чтобы не сбиться с пути, можно попользовать и институциональную инженерию. Не случайно один из главных институциональных продуктов последних лет — это общественные палаты в центре и на периферии, а в последнее время добавилось еще и «большое правительство». Именно этим и занимаются: растят гражданское общество.
В России любые инициативы властей, за которыми угадывается текст «бюджетное финансирование», вызывают полное понимание. Поэтому идеологами «демократизации через гражданское общество» стали не столько записные охранители, сколько авторитетные общественные деятели. Демократия, сих точки зрения, произойдет путем диалога между властями и обществом по разным, в основном политически безобидным, поводам. В ходе этого диалога государство научится уважать общество, полюбит его. Все устроится. Примерно так в традиционной культуре утешают подвергающихся домашнему насилию жен: «Ты с ним поговори, голубушка, да утешь, да в постельку положи, вот он драться-то и перестанет».
В действительности гражданское общество — это простая и, несомненно, полезная для демократии вещь. Это совокупность общественных организаций, которые политикой напрямую не занимаются (только косвенно, в форме лоббирования) и представляют собой добровольные объединения людей по интересам. Почему гражданское общество полезно для демократии? Потому что чем организованнее народ, тем больше издержки властей, если они захотят ограничить какие-то фундаментальные права. Приведу простой пример. В современной России за одно из фундаментальных прав — свободу собраний — борется только нелегальная политическая оппозиция. Борется не очень успешно. Разгоняют, бьют дубиной. Отчасти, это происходит потому, что свобода собраний преимущественно нелегальной оппозицией и востребована. Если бы в России было гражданское общество, то существовали бы сотни организаций, для которых уличные акции — это естественный способ функционирования, рутина. Разгонять все эти акции — не хватило бы дубин. Проблема тут в том, что покуда гражданского общества нет, а реальных общественных организаций немного, у властей будет сильный соблазн приписывать любым акциям, если они самими же властями не организованы, политический характер, и общаться с их участниками так же, как и с оппозиционными политиками: с помощью дубины.
Это на практике. А на языке теории можно сказать так: общественные организации способны стать основой гражданского общества лишь в том случае, если они сохраняют автономию от государства. Нельзя насадить гражданское общество, интегрируя его лидеров в общественные палаты и прочие госучреждения. Теряя автономию, общественные организации становятся придатком государства. Этот придаток полезен: одни НКО оказывают государству экспертные услуги, другие берут на себя какие-то вторичные функции, с которыми особенно плохо справляются чиновники. Но польза-то получается для государства, не для общества. Люди это чувствуют и присоединяться к подконтрольным общественным организациям не желают.
В каких условиях общественные организации могут сохранять автономию от государства? Ответ на этот вопрос — из двух частей. Во-первых, фундаментальным условием служит политическая свобода. Для развития гражданского общества нужна свобода слова, потому что общественные организации не могут существовать, не донося свою позицию до потенциально заинтересованных социальных групп. Нужна свобода собраний, потому что уличные мероприятия — это незаменимое средство общественной мобилизации. Нужны правовые гарантии, потому что уязвимая перед лицом государства общественная организация — это бессильная организация. Таким образом, политическая демократия служит предпосылкой для развития гражданского общества. Не наоборот. В Америке гражданское общество процветало уже в 1831 г. Это правда. Но правда и то, что демократия в Америке к тому времени разменяла пятый десяток. Значит ли это, что гражданское общество не может развиться в условиях авторитарного режима? Нет, не значит, потому что есть еще и второе условие для его развития. Это существование независимых от государства, сильных экономических игроков. Гражданскому обществу нужны деньги. Если есть бизнесмены, способные и желающие финансировать автономную общественную деятельность, то общественные организации обязательно возникнут.