Демон движения
Шрифт:
Поднесла огонек ночника к портьере; в тишине затаенного дыхания драпировка медленно занялась; длинная узкая лента огня начала подниматься по краю занавеси под потолок. Затем из недр дома отозвался сухой треск пожираемой пламенем мебели, и в ноздри ударил запах гари.
— Смотри!
Откинула пылающую портьеру, показывая на спальню. Кобержицкий увидел в ее глубине клокочущий клуб пламени.
— Разве не замечательная картина, мой милый? — спросила, выпуская из руки лампу.
И закинула ему на шею пару прекрасных рук.
— Неужели это ты сама? — зашептав он, весь дрожа от зловещей страсти.
____________
*
– 426 -
— Да, это дело моих рук. Это наша огненная свадьба.
И откинулась вместе с ним на оттоманку.
Охватило их неистовство пожара. Среди гула пламени,
среди треска перегоревших балок, среди змеиных сплетений дыма праздновали свою брачную ночь. Жар огня окружал их все более узким кольцом, с каждым разом все ближе подползали щупальца пожара.
Тут раздался ужасающий смех Стаей. Кобержицкий очнулся и увидел себя посреди огненной пучины. Дым выедал им глаза, пламя жгло тело, опаляло кожу.
— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! — отчаянно, душераздирающе хохотала женщина.
Он накинул ей на голову какой-то платок и, шатаясь под бичами огня, вывалился вместе с ней на двор. В этот момент стропила перегорели до основания, обрушились, и с глухим грохотом потолок рухнул в хаотическое сплетение пламени...
Через месяц Кобержицкий отвез свою жену в клинику доктора Падерны для душевнобольных. Потрясения брачной ночи выжгли в разуме несчастной неизгладимое клеймо безумия.
Болезнь сразу приняла угрожающие формы, почти исключив возвращение к нормальному состоянию. Врачебный надзор был необходим. У больной случались периоды полной депрессии, когда она целыми днями напролет сидела неподвижно, уставившись в окно, за коими следовали приступы ярости, во время которых она рвала на себе платье, бросая на мужчин бесстыдные взгляды, наполненные безумной похотью. Временами ее безумие перерождалось в безграничный страх перед пожаром, в адский ужас перед огнем; тогда несчастная, забившись в угол комнаты, изучала выкатившимися из орбит глазами какие-то выдуманные огоньки, выкрикивая что-то охрипшим диким голосом.
Однако бывали дни, когда огонь превращался для Стаей в вид чудесной фантасмагории, в какой-то пламенный фетиш; тогда она стремилась вызывать его любой ценой, всем своим трагическим естеством жаждала его желто-красных языков и палящих лент. Во время одного из таких присту¬
– 427 -
пов клиника Падерны едва не погибла, когда Кобержицкая в пароксизме безумия подожгла свою палату. Лишь чудом удалось спасти сумасшедшую и потушить пожар.
С тех пор за ней следили с удвоенным вниманием, старательно убирая подальше от нее зажженные свечи и спички.
Так прошел год ее пребывания в клинике. Поначалу Кобержицкий посещал жену дважды в неделю, по вторникам и пятницам, между четырьмя и пятью часами пополудни. Но эти визиты были для него очень неприятны; после них он всегда возвращался к себе сильно расстроенный. В периоды меланхолии и духовной прострации Стася воспринимала эти посещения равнодушно, не узнавая его вообще; в другой раз вновь бросалась ему навстречу с протянутыми руками, покрывая его поцелуями спекшихся в лихорадке губ. Тогда она беспрестанно говорила об огне, пожаре, пламени и любви и, распуская медный каскад своих волос, влекла его к себе, словно голубка голубя. Кобержицкий переживал тогда минуты ужаснейших мучений, стыд и боль, отчаяние и унижение рвали его душу в клочья. Он выходил из сумасшедшего дома сгорбленный, дрожащий, постаревший на десяток лет.
— У тебя есть спички? Владек, у тебя есть спички? — звучал в его ушах страстный шепот безумицы. — Дай хоть одну, хоть одну, хоть одну, Владусь! — клянчил лихорадочный голос Стаей. — Первым делом подожжем занавески, потом постельное белье, кровать, а потом...
Тут он почувствовал на лице ее быстрое неровное дыхание.
— А потом знаешь что?..
Она склонялась к его уху с тайным шепотом:
— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Пламенная свадьба! Наша красная, наша пурпурная свадьба!..
Вырывался из ее объятий, бледный, сотрясаемый дрожью ужаса, и бежал домой по длинному холодному коридору с двумя рядами пронумерованных палат...
После одной из таких сцен доктор Падерна посоветовал ему ограничить визиты до одного в месяц. Врач утверждал, что его присутствие явно возбуждает больную, да и для него
– 428 -
самого частые визиты могли оказаться опасными. Кобержицкий отчасти признал его правоту и с тех пор посещал Стаею реже.
И в самом деле, страстные эмоциональные взрывы безумицы после этого начали ослабевать, но вместе с тем появились другие симптомы, пробуждающие в нем новые подозрения. Однажды, некоторое время спустя, он обнаружил, что Стася с каждым разом узнает его все с большим трудом, всякий раз смотрит на него все равнодушнее и что он становится для нее уже совсем чужим. В то же время ему не нравилось поведение Падерны. Несколько раз поймал его взгляд, брошенный на больную под конец визита, когда он на минуту заходил в ее палату, несколько раз замечал странный блеск в глазах безумной при виде врача. Постепенно убедился, что Падерна изо всех сил стремится отдалить его от жены и ограничить число посещений отнюдь не по лечебным соображениям. Ужасное подозрение, однажды закравшись в душу, впрыскивало в нее убийственные яды, вытравливало в ней все более глубокие язвы. Через некоторое время он заметил презрительные усмешки ассистента, циничные взгляды больничной обслуги.
Наконец одно из наблюдений, сделанное во время последнего визита два дня назад, развеяло остатки сомнений, открывая голую, отвратительную правду.
В прошлую пятницу Стася встретила его с полным безразличием и даже не обернулась к нему от окна, у которого он застал ее, когда зашел в палату. Он долго говорил с ней тихим, сердечным голосом, мягко, по-матерински лаская пряди ее волос. Больная, казалось, не замечала этого; глаза ее, засмотревшиеся в пространство за окном, время от времени вопросительно поворачивались к двери, словно кого-то ожидая. Когда, наконец, около пяти часов в комнату зашел Падерна, безумица рванулась к нему с блеском радости в глазах.
— Наконец ты здесь, Владек! — вырвался из ее уст возглас облегчения.
Врач смутился и покосился на Кобержицкого.
— Типичная для сумасшедших путаница личностей.
– 429 -
— Характерная — хотели вы сказать, — холодно поправил его Кобержицкий. — Теперь она уже принимает вас за меня.
И вышел, не подав ему руки...
В течение следующих дней у него созрело решение. Отвлечь его от намерения не могло уже ничто на свете. Он привел в порядок все свои дела, записал последнюю волю, отдал в печать последнюю научную работу. Спокойно, с изысканной холодной улыбкой ждал конца.