Демон движения
Шрифт:
____________
* От великого до смешного один шаг (фр.).
– 194 -
метров, без выезда, без выхода, перекрытое искусственной насыпью и ограниченное шлагбаумом. Словно засохшая ветка зеленого дерева, словно обрубок искалеченной руки...
Слова железнодорожника струились глубоким трагическим лиризмом. Профессор изумленно смотрел на него.
— Вокруг запустение. Сорняки прорастают сквозь заржавевшие рельсы, буйные полевые травы, лебеда, дикая ромашка и осот. Сбоку накренилась полусгнившая стрелка с выбитым стеклом фонаря, который некому зажечь ночью. Да и зачем? Ведь
Голос железнодорожника дрогнул. Профессор почувствовал его волнение; лиризм описания одновременно удивил и тронул его. Но откуда взялась эта трогательная нота?
— Я почувствовал, — сказал он через какое-то время, — поэзию глухого пути, однако не могу объяснить себе, как ее атмосфера может вызвать упомянутые явления.
— От оной поэзии, — пояснил горбун, — веет глубокой тоской — тоской по бесконечным далям, доступ к которым перекрыт ограничивающей насыпью, отрезан брусом шлагбаума. Совсем рядом мчатся поезда, уносятся в большой, прекрасный мир паровозы — а здесь глухой рубеж в виде травянистого холма. Тоска обездоленности. Вы понимаете? Тоска без надежды на осуществление порождает презрение и насыщает самое себя, пока мощь ее стремлений не перерастет живую реальность... полностью и окончательно. Здесь зарождаются потаенные силы, годами
– 195 -
копится невоплощенная мощь. Кто ведает, не взорвутся ли они разбушевавшейся стихией? И тогда силы эти превзойдут повседневность и выполнят высшие задачи, прекраснее самой реальности. Выйдут за ее пределы...
— А можно ли узнать, где находится этот путь? Предполагаю, что вы имели в виду какую-то вполне определенную ветку?
— Гм, — усмехнулся тот, — это уж как посмотреть. Наверное, какая-то одна из них была отправным пунктом. Но глухих путей полно везде, на каждой станции. Может, этот, а может, и тот.
— Да-да, но я имел в виду тот, с которого выехали на маршрут эти вагоны.
Горбун нетерпеливо покачал головой:
— Мы не понимаем друг друга. Как знать, может, таинственные пути удастся обнаружить повсюду? Только надо суметь их найти, выследить; надо суметь попасть на них, заехать, оказаться на нужной колее. До сих пор это удалось только одному...
Прервался, всматриваясь в профессора глазами, переливающимися глубоким фиалковым цветом.
— Кому? — машинально спросил тот.
— Обходчику Стругу. Лавр Струг, горбатый железнодорожник, на котором отдохнула природа, ныне являющийся королем глухих путей, их печальная, жаждущая освобождения душа.
— Я понял, — прошептал Ришпанс.
— Обходчик Струг, — страстно закончил железнодорожник, — некогда ученый, мыслитель, философ, брошенный судьбой, как игрушка, между рельсов презренного пути - добровольный страж забытых маршрутов, их фанатик, живущий среди людей...
Он поднялся, направляясь к выходу. Ришпанс подал ему руку.
— Я с вами, — твердо сказал он.
Дверь отодвинулась, и они вышли в коридор.
— До скорого свидания, — попрощался горбун, — я иду охотиться за душами дальше. У меня осталось еще три вагона...
– 196 -
И исчез в дверях переходной платформы.
Профессор задумчиво приблизился к окну, обрезал сигару и закурил.
Снаружи царила темнота. Лишь огни ламп, вырывающиеся в пространство из четырехугольников окон, быстро перемещались по обочинам насыпи, мимолетно открывая взору окрестности: поезд проносился через пустые луга и пастбища...
Какой-то мужчина приблизился к профессору, попросив огонька. Ришпанс стряхнул пепел с сигары и учтиво подал ее незнакомцу.
— Спасибо. Инженер Знеславский, — представился тот.
Завязался разговор.
— Вы заметили, как внезапно обезлюдел вагон? — спросил инженер, осматриваясь вокруг. — Коридор совершенно пуст. Я заглянул в два отделения и с удовольствием обнаружил, что в них полно свободных мест.
— Любопытно, — подхватил Ришпанс, — каково состояние дел в других классах.
— Можем их осмотреть!
И они прошли через несколько вагонов вплоть до конца поезда. Количество пассажиров во всем поезде в самом деле значительно уменьшилось.
— Это странно, — произнес профессор. — Полчаса назад была ужасная давка, но за это недолгое время поезд останавливался всего один раз.
— Действительно, — подтвердил Знеславский. — Наверное, тогда и вышли все эти люди. Загадочная высадка для одной, к тому же второстепенной станции.
Они уселись на одну из скамеек во втором классе. Под окном вполголоса разговаривали двое мужчин. Профессор с инженером уловили отрывок разговора.
— Знаете, — говорил один из пассажиров, похожий на чиновного канцеляриста, — что-то соблазняет меня покинуть этот поезд.
— И не говорите! — ответил второй. — Меня тоже. Дурацкое ощущение. Я нынче непременно должен быть в Зашумье, специально еду именно туда — а все-таки выйду уже
– 197 -
на ближайшей станции и подожду там утреннего поезда. Экая волокита и пустая трата времени!
— Я последую вашему примеру, хоть и мне это тоже не с руки. Опоздаю в контору на несколько часов. Но иначе не могу. Я не поеду дальше этим поездом.
— Простите, — вмешался инженер. — А что, собственно, заставляет вас покинуть поезд с такими неудобствами для себя?
— Не знаю, — ответил чиновник. — Какое-то туманное предчувствие.
— Словно внутренний приказ, — пояснил его спутник.
— А может, давящая непостижимая тревога? — добавил Ришпанс, прищуриваясь с легкой ехидцей.
— Может, — спокойно отказал пассажир, — но я не стыжусь этого. Ощущение, которое я испытываю в данный момент, настолько необычное, настолько suigenerus* что, собственно, никак не похоже на то, что мы привыкли называть страхом.