Демон Максвелла
Шрифт:
– Слишком умиротворяюще действует, – поясняет он, открывая следующую бутылку пива. – А мы живем в грозовое время.
– Поэтому мы с Перси и сматываем удочки.
– Как я слышал, в Канаду? – спрашивает Доббс.
– Именно, – отвечает Макела, снова набивая трубку. – Будем организовывать там убежище.
– Для уклонистов, – бормочет Дэви.
– Согласись, Дэйв, – дипломатично пожимает плечами Доббс, – что патриоты и фанатики не нуждаются в убежищах.
Ф. К. Доббс служил в Гонг-Конге в начале нашей бесславной «полицейской акции» и летал на вертолете над осиными гнездами гонгконговцев. Через четыре года он был уволен в запас
– Я предпочитаю добрую старую огненную воду от Великого Белого Отца, – рявкнул он. – Эта фигня только в сон вгоняет человека.
– Я не сплю со вчерашнего полудня, – спокойно откликнулся Макела, забирая трубку. – У меня что, сонный вид?
– Наверное, жрал какие-нибудь таблетки или снежок нюхал всю дорогу, – огрызнулся Дэйв. – Видал я таких на тренировках.
– Ни таблеток, ни снежка. Разве что пара затяжек похожей фигни. Зато могу поспорить, что ни у кого из ваших великих белых отцов не хватит пороху на то, что я собираюсь сделать.
– У меня хватит! – вмешался Перси.
– Да иди ты! – оттолкнул его Дэви, надвинув ему на глаза шляпу. – Ковбой недоделанный!
Я встаю между Дэви и Макелой:
– Можно мне попробовать? На что это похоже?
Макела молча отворачивается, достает из шкафчика глиняный самовар и зачерпывает из него щепотку сушеных зеленых листьев.
– Ничего особенного, – улыбается он. – Обычный мятный чай…
Он высыпает щепотку в трубку и достает из отделения с надписью «Крючки на поводках» бутылочку.
– …и немного С. Т. П., – добавляет он, осторожно отвинчивая пробку.
– Ик, – говорит Бадди.
– Вот именно, – подтверждает Макела.
Никто из нас еще не пробовал этого наркотика, но все мы о нем слышали – сильный наркотик, разработанный вояками для внесения разброда в ряды неприятеля. Однако после опытов на несчастных морских свинках его производство было приостановлено, так как выяснилось, что вместо замешательства он вызывает концентрацию внимания. Счастливчики, которым довелось его попробовать, утверждали, что он не только обостряет сознание и удваивает силы, но еще и рассеивает иллюзии.
А этого нашим воякам уж никак не нужно даже по отношению к собственным солдатам.
Вид бутылочки порождает в автобусе неловкое молчание. Даже мох перестает шуршать по металлической крыше. Все наблюдают за тем, как Макела вытаскивает из пучка своих волос длинный нож с очень тонким кривым лезвием, набирает на его кончик немного белого порошка и высыпает в трубку, набитую мятой. После трех таких щепоток он подносит трубку к губам и замечает:
– Вот, смотрите.
Макела подносит к трубке длинный голубой язык пламени из зажженной зажигалки и глубоко затягивается, прикрыв глаза. Не проходит и нескольких секунд, как глаза его открываются, зрачки сужаются и начинают весело поблескивать, как обычно, лучась остроумием. Он выдыхает дым и передает трубку моему кузену. Дэви отводит глаза в сторону и качает головой.
– Не для меня, – бормочет он.
– А вот я, пожалуй, попробую, – говорю я, чувствуя себя обязаным защитить честь семьи. – Из научного интереса.
Мы наблюдаем за тем, как Макела, раскачиваясь и напевая что-то невразумительное, набивает трубку. Руки его танцуют и жестикулируют. Когда он поднимает маленькую чашу, в окно врывается пыльный солнечный луч, от которого зеленое стекло начинает светиться. Волоски на моих руках встают дыбом. Я откашливаюсь и бросаю взгляд на брата.
– Ты присоединишься? Попробуешь эту суперштуку?
– Ни за что. Пойду готовить сухой лед для клеймения. Пошли, Перси, – хоть научишься чему-нибудь.
Бадди встает и, подталкивая перед собой Перси, направляется к двери. Я смотрю на Доббса, но он тоже поднимается.
– Пойду, пожалуй, закончу там со звуком. Буян должен забрать бочонок у Счастливчика, а Хвастуну надо отлить. Так все по очереди продвигаются вперед и выходят из автобуса, оставляя меня наедине с Макелой.
И трубкой. Я допиваю пиво и ставлю бутылку под сиденье.
– Ну что ж… поплыли.
Макела передает мне трубку и подносит к ней язычок пламени. Из каменного отверстия вырывается зеленый дым. Мята смягчает горло… прохладный ментоловый вкус, загрубевшее от кислоты горло, грубый кисло…
И все останавливается. И зеленый дым, и пылинки, плясавшие в луче солнца. Только Макела продолжает двигаться. Блестя глазами, он возникает в поле моего зрения и спрашивает, как дела. Я отвечаю – действует. Он говорит: расслабься и пой, и тогда все будет нормально, не дай себя запугать. Хорошо, расслабляюсь. И не шевелись, пока не наступит приход. Не шевелюсь, начальник. Ну и что ты теперь видишь? Что вижу? Дом… И как он теперь выглядит? Теперь он, теперь он, да, ты прав, теперь он похож на будущее!
Макела улыбается и кивает. Я вскакиваю.
– Пошли загонять коров! – кричу я.
– Я-ху! – вторит Макела.
И мы окунаемся в июльский полдень в тот самый момент, когда Доббс включает «Средь ясного неба» Джеймса Брауна, снова начинает дуть затихший было ветерок, листья принимаются плясать, а над головой электрическими лилиями расцветают голуби.
Я ощущаю себя новым человеком, рожденным для новой жизни.
На пастбище мы выходим с четкой уверенностью хорошо вымуштрованной армии – Макела на правом фланге, я – на левом, дающая указания Бетси в центре, а юркие быстроногие дети заполняют бреши. Стоит стаду свернуть направо, и навстречу ему выдвигаются силы Макелы. Стоит попробовать улизнуть влево, и его встречаю я со своим взводом. Так нам удается загнать его в корраль целиком, не упустив ни одного беглеца.
Клеймение проходит еще более эффективно. Дети отрезают от стада теленка и загоняют его в угол, мы с Макелой заваливаем его на бок, Бадди болтает большим металлическим тавром в лохани с сухим льдом и метиловым спиртом, а Бетси выстригает теленку бок ножницами для стрижки овец. Затем все налегают на теленка, а Бадди прижимает к выстриженному месту ледяное тавро и держит его так положенные шестьдесят секунд. Если участок выстрижен достаточно чисто, клеймо достаточно охлаждено, а теленок лежит неподвижно достаточное количество времени, то потом на этом месте отрастает белоснежная шерсть в форме клейма. В течение этой священной минуты никто не ревет, не дергается и не шевелится. Слышно лишь тяжелое дыхание теленка и счет Бадди. Даже корова-мать прекращает мычать в соседнем загоне.