Демон пробуждается
Шрифт:
Последовала ослепительная вспышка — и на груде валунов осталось лишь безжизненное тело, которое продолжали лизать угасающие языки пламени.
— Полуночник! — послышался крик со стороны пещеры, и Элбрайн, все еще под впечатлением только что увиденного, побежал обратно.
Он снова летел над лесами, над озерами, над равнинами, которые уже покрывал глубокий снег; однако летел слишком быстро для человеческого восприятия и почти ничего не видел. Боль ушла — вот все, что не вызывало у него сомнений. Потом он оказался над горами, над их остроконечными пиками и перевалами, понесся дальше, к плато, протянувшемуся между двумя
И потом Квинтал оказался в зале, между двумя рядами колонн, перед обсидиановым троном; полупрозрачный, как будто принадлежащий сразу двум мирам — физическому и духовному.
Это был конец — конец надежде и конец притворному благочестию. Это была сияющая темным пламенем истина — единственное достойное окончание того пути, по которому его направила церковь Абеля. Это был демон дактиль, Бестесбулзибар — теперь он знал его имя! — во всей своей ужасающей красоте, во всем своем величии.
Квинтал, Карающий Брат, рухнул перед демоном на свои призрачные колени, склонил голову и произнес:
— Мой господин.
Прежде чем откинуть в сторону ползучие растения и войти во внутреннюю пещеру, Элбрайн снял со стены факел. Эвелин сидел на полу, обнимая женщину. Ее рана закрылась, и кровь перестала течь. Женщина была, без сомнения, жива, хотя и крайне измучена, как и сам Эвелин. Спасая ее жизнь, он полностью погрузился в магию гематита и одной только силой воли и веры сумел преодолеть барьер солнечного камня.
Монах задал вопрос о Квинтале, но Элбрайн не слышал его. Эвелин положил женщину на пол, попытался встать и едва не рухнул от усилий, но Элбрайн не заметил и этого. Он смотрел на женщину и видел только ее — густая копна золотистых волос, сияющие, несмотря на изнеможение, голубые глаза и губы, удивительные, полные, мягкие губы.
Дыхание у него перехватило, ноги едва не подкосились, и вся его сила, вся энергия выплеснулись в одном слове, которое он и не надеялся произнести когда-нибудь вновь:
— Пони.
ГЛАВА 35
СПАСЕНИЕ
Пони.
Это имя, произнесенное с такой знакомой интонацией, прозвучало в ее ушах, точно удар грома. Словно загипнотизированная, она смотрела, как этот сильный молодой человек опустился рядом с ней на колени, а его зеленые глаза подернулись влагой.
— Пони, — повторил Элбрайн. — Моя Пони, я думал…
Закрыв глаза, он попытался справиться с волнением. На это ушло немало времени. Потом он снова открыл их и убедился, что оживший образ его далекого прошлого никуда не исчез. Однако девушка явно была смущена и сбита с толку.
— Ты не помнишь меня? — спросил он, и уже сам этот вопрос или, точнее, необходимость его задать, казалось, причиняла ему ужасную боль.
Она не знала что сказать. Она помнила этого человека — воспоминание о нем притаилось где-то в уголке ее сознания и рвалось наружу. То, как он произнес ее имя — нет, прозвище, внезапно поняла она, а звали ее Джилсепони! — было так знакомо; без сомнения, он уже не раз называл ее этим именем.
— Дай ей время, Элбрайн, — сказал брат Эвелин.
Вот оно. Элбрайн. Это имя обожгло ее, подхватило и понесло обратно, сквозь долгие, долгие годы.
— Ты убежала от меня по склону в горящий
Но это и в самом деле была его Пони. Он наклонился к ней, едва не касаясь ее лицом.
— Элбрайн… — Она подняла руку и погладила его по лицу.
Словно кусочки головоломки, все прежде разрозненные образы соединились в ее сознании. Она вспомнила его — как будто никогда и не забывала; вспомнила их разговоры и прогулки, вспомнила их дружбу… Нет, это было больше чем дружба. Она вспомнила, как он наклонился совсем близко и поцеловал ее.
Но потом эту картину заслонил собой образ Коннора, бедняги Коннора; вот она хватает пылающий уголек и тычет им прямо ему в лицо… Она покачала головой, прогоняя это воспоминание. Элбрайн отодвинулся и вопросительно посмотрел на Эвелина.
— Нам нужно многое обсудить, — сказал монах.
Элбрайн кивнул и снова посмотрел на нее, такую прекрасную, гораздо более прекрасную, чем ему помнилось.
— Что с Квинталом? — спросил Эвелин. — Орден послал его, чтобы убить меня.
— Он мертв.
— Отведи меня к нему.
— Почему он преследовал тебя? — спросил Элбрайн.
Монах ожидал и боялся этого вопроса; теперь, без сомнения, ему придется ответить на него без утайки. Он перевел взгляд на Пони и снова на Элбрайна.
— В его словах есть доля истины, — признался он. — Я расскажу все, когда мы выберемся отсюда, и готов полностью положиться на твое суждение. На ваше суждение. Вам решать, были ли у Квинтала основания стать Карающим Братом и преступник ли брат Эвелин, «безумный монах».
— Я не судья, — возразил Элбрайн.
— Тогда я обречен, потому что те, кто считает себя судьями, уже приняли свое решение, основанное на жадности и страхе и попрании справедливости.
Элбрайн задумался, не спуская с него пристального взгляда, и в конце концов кивнул в знак согласия. Потом он помог обоим подняться на ноги и повел вон из пещеры, туда, где лежал Карающий Брат.
От тела монаха осталось совсем немного — что-то обугленное, слабо тлеющее.
— Как такое могло произойти? — спросил Элбрайн, внимательно оглядев труп, но так и не обнаружив источника огня.
— Вот в чем дело, — Эвелин ткнул пальцем в сгоревшую до костей руку трупа, рядом с которой на земле лежала развалившаяся на части булавка.
Ее центральная, гематитовая, часть расплавилась и потеряла форму, превратившись в удлиненное черное яйцо. Вокруг валялись маленькие кристаллы кварца, тоже почерневшие, на некоторых еще сохранились остатки золотой оправы.
Эвелин внимательно изучил находку.
— Вся сила из нее ушла, — заявил он в конце концов, — как только Квинтал погиб.
Может, эта штука предназначалась как раз на случай непредвиденных обстоятельств, недоумевал он? То, что совсем недавно рядом с телом высвободилось значительное количество магической энергии, не вызывало у него сомнений. Может, при уничтожении этих камней магистры Санта-Мир-Абель получили сигнал, что Квинтал мертв, а его миссия провалилась? Или сочетание гематита и кристаллов кварца способно даже на большее? К примеру, переместить куда-то душу Квинтала…