Демон в полдень
Шрифт:
Я округлила глаза.
— А так бывает? Трудно быть ниже табуретки!
— Вот — вот, — довольно кивнул мой друг, — а западал он на длинноногих красоток, которым приходилось приседать, что бы их глаза были на одном уровне.
Теперь понятно, почему друг так развеселился. Ему-то с его почти метр девяносто такие проблемы не знакомы.
— Печально, — искренне посочувствовала я. — Если девушке тяжело жить с ростом чуть выше, чем полтора метра, то что говорить о парне.
— Меня это тоже всегда интересовало, — закивал Сашка.
— Что именно? — нахмурилась я, покосившись на длинные ноги человека, сидящего по соседству.
— Как ты живешь с таким ростом? — нагло ухмыльнулся Сашка и уставился на меня кристально чистыми глазами.
Я выразительно изогнула бровь.
— Да, я маленькая. Вернее, не маленькая, а компактная. Пролезу в любую щель. А ты пока свои задние конечности сложишь — вечность пройдет.
— И в постели, наверное, удобно, — впав в неожиданную задумчивость, заметил Сашка. — Через колено перекинул — и понеслась.
— Смотри, что бы я тебя через колено не перекинула, — предупредила я.
— А может быть я буду и не против, — отвернувшись, ответил друг.
— Напомни мне захватить наручники, — плотоядно заулыбалась я, продолжая шелестеть бумагами. — Слушай, кто сейчас занимается сбором информации?
— Ты его не знаешь, — скупо ответил Сашка, поправляя очки.
— И это его счастье, потому что иначе я бы просветила его на счет того факта, какой он криворукий тупица.
— Думаю, у тебя еще будет такая возможность. А что тебя не устраивает?
— Меня не устраивают пробелы в отчете, — воскликнула я, сминая листок бумаги с совершенно не нужным абзацем про наличие у семьи Глушко домашних питомцев. — Почему здесь указано, что у Вадима жил паук-птицеед, но нет ни одного упоминания про его пассий? И где аналогичная информация по Крылову?
— У Крылова девушки не было.
— Что вообще никогда? Ему двадцать восемь, он что, хранил девственность, так как собирался принять монашеский сан?
— Об этом я не в курсе.
— А зря! — твердо заявила я. — Что по поводу Глушко?
— Была девушка, Анастасия Головина, встречались давно, еще с девятого класса школы. Но потом расстались. Её допрашивали. Девчонка в шоке от произошедшего, про намерения бывшего отправиться к праотцам ничего не знала.
— Сказать можно все, что угодно, — произнесла я с изрядной долей скептицизма. — Я, например, могу сказать, что выращиваю огурцы на Марсе.
— Её допрашивали с применением специальных технологий.
Я выразительно вздохнула.
— И ты сам прекрасно знаешь, что, имея определенные навыки контроля своего дыхания, сердцебиения и других физиологических параметров тела, полиграф можно обмануть.
— Я знаю. И именно поэтому мы использовали не полиграф, а другие технологии.
Я вопросительно прищурилась.
— Узнаешь, — отмахнулся Сашка, — но поверь мне, подружка Глушко действительно ни при чем. Она не врала.
— Я хочу с ней поговорить, — решительно заявила я.
— Не вижу необходимости, но если тебе так уж припекло, то ладно. Никаких проблем, — легко согласился Сашка, — вы сможете увидеться, как только мы приедем в город.
— Хорошо, кто у нас третий?
— Белов Даниил Игоревич, — подсказал Сашка. — Третий подрывник. Погиб при взрыве в кинотеатре 5 апреля.
Я потерла лоб, пытаясь сосредоточится.
— Погоди, это же вроде какой-то праздник был, если я не ошибаюсь.
— Ты не ошибаешься. И именно поэтому последний взрыв самый кровавый по численности жертв. Зал был полон, люди пришли на премьеру. Явились целыми семьями. Теперь ты представляешь себе масштабы трагедии и уровень обеспокоенности в высших эшелонах власти? СМИ едва не тряслись в припадке, пока сверху не пригрозили и не попросили заткнуться. Среди погибших есть дети, Фим. Маленькие дети, которых потом собирали по кускам.
— Не дави на психику, — отмахнулась я с раздражением. — Я ведь не отказываюсь помогать, а просто… не хочу возвращаться туда, откуда с таким трудом смогла убраться.
— Хасана больше нет, — напомнил Сашка, внимательно посмотрев на меня. — И дела на тебя нет. Никто уже не сможет дергать тебя за поводок.
Я с настороженность покосилась на него, пытаясь что-либо прочесть по выражению лица, которое, к моему великому сожалению, сохраняло непроницаемый вид.
— Надеюсь на это, — тихо произнесла я, — очень надеюсь. Моя вера в людей и в человечество итак ничтожно мала. Не хотелось бы разочароваться окончательно.
Он не ответил. Да я и не ждала, а потому вернулась к чтению.
Третий фигурант дела. Белов Даниил Игоревич. Двадцать лет.
Мать — Белова Антонина Евгеньевна. Бывшая медсестра, а ныне пенсионерка, сорок лет проработавшая в поликлинике. Родила сына поздно, других детей не имела. Отец — Белов Игорь Анатольевич. Имя скорее всего вымышленное. По рассказам знакомых и соседей, отца парень никогда не видел. Его вообще никто никогда не видел. Женщина никому не сказала, от кого родила. Судя по всему, сын стал для медсестры утешением на старость лет. Так сказать, запрыгнула в последний вагон. Цинично, но честно. Антонина Евгеньевна растила мальчика одна, замужем никогда не была, вкладывая всю свою любовь в сына. Судя по всему, матерью она была хорошей, и вырастила не менее хорошего сына.
— Могу себе представить, что пришлось ей пережить после взрыва, — тихо проговорила я. Общество, как правило, сочувствует жертвам и их родственникам. И никто не думает, каково приходится родственникам преступников. Каково им жить с таким грузом? Родителям, женам, мужьям, детям, братьям и сестрам.
— О ком ты говоришь? — отреагировал Саша.
— О матери Белова. Мне её жаль. Единственный сын, её надежда и опора.
— Такова судьба, — безразлично бросил Сашка.
— Не замечала ранее за тобой склонности к фатализму, но в чем-то ты прав.