Демоны крови
Шрифт:
А как Олекса описывал «шильников», якобы лишивших «добропорядочных господ купцов» честно заработанного прибытка! Как он их крыл…
— Раскудрит-твою через так разэтак в перду за морду через сапоги на ногу голенище!
Вот так примерно. Не только у Миши уши вяли — Егор давно сплавил женушку к соседям. А нечего тут мужские разговоры слушать! Еще чему плохому научится. Особенно от этого, молодого… ишь, как заковыривает, экими загогулинами словеса пускает! Молодо, однако не зелено… Отнюдь! Ишь ты…
Соседушки засиделись до полной темноты,
— Все, робяты! Завтрия, чай, не воскресенье — работу робить.
Все степенно поднялись, поклонились, вполголоса переговариваясь и смеясь, вышли.
Староста задержался на пороге:
— Ну, что и говорить — уважили, гостюшки. Вы что там себе дальше-то думаете?
Ага! Вот он — главный вопрос. И в самом деле — дальше-то что?
— В Плесков-град будем пробираться, — твердо заявил Михаил. — Однако поначалу попробуем и в Дерпт, может, кто из знакомцев поможет.
— В Дерпт — это правильно, — Тимофей улыбнулся в бороду.
Еще бы не правильно — самому хоть не ехать, докладывать о чужих.
— К Якову, приказчику орденскому, зайдите… тут, недалече, я обскажу, как найти. Может, и поможет чем.
Орденский приказчик? А вот это уже интересно…
— Недалече?
— Да замок тут есть, кром. Недавно выстроен, — наскоро пояснил староста. — Лыцарей, правда, там нет, одни монаси да кнехты… И вот приказчик, Яков.
— Обязательно зайдем, добрый человек. Только это… нам бы обувку какую… А то босиком неудобно как-то. Тем более — в замок.
— Обувку, говорите? — Тимофей задумчиво сложил губы кружком. — Сладим!
Эйна постелила гостям в клети — хорошо там было, привольно! Узкие, закрытые изнутри ставнями на ночь окна, широкие лавки вдоль стен, полки с припасами, стол. На лавки хозяйка набросала свежего сена, накрыла сверху холщовыми покрывалами — спите, гостюшки дорогие.
— И вам спокойной ночки, — вежливо улыбнулся Ратников.
Повернувшись к иконе, перекрестил лоб и тихонько, вроде бы как себе под нос произнес:
— Ну и лето вышло у нас… несчастливое. Вот в прошлом, от Рождества Христова одна тысяча двести сороковом, иное дело было…
Молодая хозяйка услышала, обернулась в дверях:
— Разве ж прошлое лето сороковое было? Ну-ка… — зашептала про себя, подняв глаза к небу… — посейчас лето шесть тыщ… м-м-м… это от сотворения мира, а от Рождества Христова — сорок второе… нет, сорок третье… А сорок второе — в прошлое лето и было!
— Да… — Михаил тоже зашевелил губами, якобы считал. — Так и есть все, это я запамятовал.
Уснули быстро, долго не ворочались, не разговаривали, да оно и понятно — устали, уморились за день. Дурманяще пахло пряными травами свежее сено, слышно было, как в хлеву блеяли загнанные на ночь овцы, в кустах, рядом с забором, вел свои трели чаровник-соловей. А где-то совсем рядом, под лавкою, неумолчно трещал сверчок.
Сразу с утра, наскоро позавтракав,
Дорога тянулась вдоль озера, мимо болот, полей, перелесков, взбиралась на невысокие холмы, постепенно теряясь в густом смешанном лесу. На вершине одного из холмов путники обернулись: хорошо было видна деревня с часовенкой, причал, развешенные для починки старые сети, белые паруса рыбачьих лодок и синяя водная гладь. Почти как море!
— Глянь-ка, боярин! — Олекса показал рукой вперед, туда, где за изумрудно-голубым лесным маревом высились прочные деревянные стены и башни. Над главной — самой высокой — башней (кстати, сложенной из камней) гордо развевался белый флаг ордена с черным разлапистым крестом. Впрочем, крест отсюда видно было плохо, и флаг казался просто белым, словно бы рыцари-монахи заранее собрались сдаться.
— Полагаю, это и есть замок, — вглядевшись, усмехнулся Ратников. — Часа через полтора будем, может, и раньше. Отыщем этого приказчика Якова, представимся… Ой, чую, расспросы будут! Ты, Лекса, главное, не проговорись про остров! Иначе нам с тобой… В общем, плохо будет.
— Да знаю я, не дурной, — подросток обиженно скривил губы. — Все сделаю, как надобно, не беспокойся боярин-батюшка.
Опять «боярин-батюшка»! Впрочем, и черт с ним, с этим парнем, пускай хоть как называет.
Чуть передохнули, глотнули ягодной бражки из прихваченной в дорогу плетеной фляги, да пошли себе дальше. Не особенно-то людной оказалась дорожка — никто не встречался, никого не обгоняли, не догоняли, все понятно — лето, страда…
Миша шел молча, Олекса же вполголоса напевал какую-то песню, сильно похожую на «Хэппи Нэйшн», Ратников даже удивился — откуда знает? Потом прислушался… нет, все же — свое поет. Обычное — про какого-то ящера:
— Ой, сиди, сиди, ящер, под ракитовым кустом…
А по мотиву, кстати, похоже! И что они все любят про ящеров-динозавров петь? Неужто этакие звери еще водятся, скажем, где-нибудь в Волхове или Ладоге? А что, почему бы и нет? Академик Рыбаков такой возможности не отрицал.
Дорога постепенно становилась все шире, со всех сторон в нее, словно ручьи в полноводную реку, вливались лесные тропки-повертки, густой еловый лес сменился сосняком, затем пошла липа, и вот уже за поворотом показались бревенчатые угрюмые стены. Ветер развевал знамя, на башнях блестели шлемы часовых. Впрочем, сами ворота — мощные, дубовые, обитые широкими полосами железа — оказались беспечно распахнутыми… Куда-то собрались монахи-рыцари? В какой-то очередной рейд? Или кого-то ждали?