День Ангела
Шрифт:
Клоун Вова источал меланхолию, а подарок его спеша поднимался по холодной лестнице, заснеженный и подмерзший, но жизнерадостный. Вот он, подарок, уже на пороге лунинской квартиры, вот толкает дверь, отдувается и фыркает в прихожей и кричит луженой глоткой:
— Настьй-аа! Гйе-на-а! А-ньйа-а! Where are you-u? I’m here!
Подарку никто не ответил, и подарок, отирая мокрое от снега лицо, ворвался в кухню.
— О! Раста! — возликовал подарок, глядя на Вову и стряхивая с дредов нерастаявший снег, — Do you speak English?
— Yes, — меланхолично сказал Вова, — почти. Почти, ну, — вздохнул Вова. И вдруг до него дошло: — Будь я неладен! Эм-Си-и-ии!!!
— Zdravstvuy, Vova! Ya tak zhdala tуebya, Vova, — по-английски (почти, ну) сказала Эм-Си Мария. — Ty moy ptyenchik! Spoyom?
…Танец, танец колесил по гостиной фрау Сабины. Аврора Францевна и Михаил Александрович сидели рядом на диванчике и наблюдали за тем, как танцуют дорогие им люди и те, кто стали приятелями лишь на одну ночь.
Дети, теряя блестки с костюмчиков, неслись ручейком между танцующими, чуть не сбивая их с ног.
Изящно и просто танцевали маленькие хозяева праздника Франц и Сабина. Оксана Иосифовна сияла пойманным солнцем в объятиях дородного и неуклюжего в танце Сени Шульмана.
Инна теплой голубой волной льнула к Вадиму Михайловичу, Светлана полыхала огненной рыжиной счастливой лисы у широкого плеча Олега Михайловича.
Чертовочку Дашу — только рожки, ножки и хвост мелькали — крутил как хотел пират Нодар.
Георгий Константинович Вариади, успевший глотнуть разболтанного в воде белого порошочка, водил тесный хоровод сразу с четырьмя Кисками и Зайками и присматривал укромный уголок, куда мог бы увлечь этих славных девушек.
Лилия Тиграновна, вся в раскаленном телесным жаром серебре, страстно подрагивала в умелых объятиях профессионально танцующего медведя. Ошалев от неизвестности и томления, она вцепилась медведю в уши и сняла с него голову. Лишенный маски, ей в лицо улыбался негр Костя.
Войд водил на веревочке резиновую Зину, и она порхала над ним, блаженно гримасничая и раскинув в полете руки и ноги.
Яша самозабвенно танцевал с Таней, безо всякого стеснения на глазах у всех целуя ее в танце. Танцевал с Таней, «своей девушкой», которую Аня видела лишь однажды, на фотографической выставке, слегка поревновала тогда, ругая себя за это, и забыла о ней, так как больше не видела. И сегодня Аня, обделенная любовью, сочла себя вправе рассчитывать на исключительное Яшино внимание, так как чуда, ожидаемого ею, не произошло, а счастливое прошлое и не подумало сделать сальто назад и не вернулось. Глупо было надеяться. Но Яша… И Аня отправилась в ванную и включила воду, чтобы никто не слышал всхлипов и шмыганий носом.
«Яша», — написала она на запотевшем зеркале, поставила знак вопроса и тут же стерла ладонью написанное: в незапертую ванную стремительно влетел косокрылый белый ангел.
— О-о! Ревем? — спросила Таня. — А причина?
— Глупейшая, — ответила Аня.
— А именно? — настаивала Таня, способная быть на удивление бестактной и настырной, хуже Дашки.
— Неосуществленные мечты, только и всего, — сердито отвернулась Аня. Не хватало еще откровенничать.
— Осуществим, — самоуверенно ляпнула Таня.
— ??? — передернула плечиками Аня. — Что можно осуществить с такой зареванной мордой?!! А маска упала в воду и раскисла вдрызг. Все один к одному. К тому же ты не знаешь, о чем говоришь.
— Все я знаю, — сказала Таня, — ключи просто так не бросают.
— Я не думала, что ты тогда заметила, — растерялась Аня. — И запомнила, надо же. Но толку-то. Отстань, Татьяна. Переживу. Уже пережила.
Таня хмыкнула недоверчиво и, как показалось Ане, азартно зашебуршала тряпочными крыльями.
В темную кладовую, где сидел и томился с бутылкой колы рыцарь в изрядно помятых доспехах, доносился регги. Похоже, включили запись Эм-Си Марии, решил Никитушка, и теперь ей вдохновенно — куда девалась обычная болотная меланхолия! — подпевает Вова-растаман с ребятами. Всем хорошо и весело, даже вечно печальному Вове, даже Сашка счастлив и нежностями совсем замучил Перегринуса Пятого. Даже Войд перестал пыжиться и дурачился совершенно по-детски, возя над головой надувную девушку.
Это сон, сон, внушал себе Никитушка, как внушал когда-то осенью, барахтаясь в стечении обстоятельств, будто в лотерейном барабане между жесткими шарами. Это сон, говорил он себе и перекатывал в руках картонный шлем. И в этом сне Таня, с которой он так жаждал и не успел поговорить, танцует и целуется с Яшей-скрипачом, родители влюблены и молоды, Аня… Аня не дождалась. Не дождалась, как и он, и превратилась в птицу, в зеленую легкомысленную хохлатую птицу. Хотя это ему наверняка показалось. Откуда здесь Аня?
Что за странный дом! Что только не покажется здесь, чего не привидится! Даже Эм-Си поет, как настоящая, вместе с Вовой. Скорее бы кончилась эта ночь, эта фантасмагория с видениями и несвоевременными встречами, с чужим весельем. Разорвать бы это сплетение чудес, раздернуть пошире и выйти в снег. Но ведь и сегодняшняя метель фантасмагорична, куда-то еще унесет?
Никита задремывал в темноте, прислонясь к стеночке, и понимал, что видит сон, когда приоткрылась дверь кладовой, и в луче света появился белый ангел с перекошенными крылышками. Никита устало усмехнулся и произнес: