День без конца и без края
Шрифт:
– Понимаешь, вызывают меня в одно заведение и говорят: "Уважаемый товарищ Лясота, ваша селекция может подождать. Сейчас нам нужно разобраться в художественном наследии проклятого прошлого, то есть определить: что ценно для рабочих и крестьян в качестве произведений искусства, а что есть простые предметы роскоши, которые надо пустить в дело. Поскольку вы бывший художник и активист, ваша помощь тут необходима". И бросили меня как специалиста по искусству на эти коллекции. Ну, скажу тебе - настоящий завал!
– рокочет
– Побольше бы таких завалов, - отвечает весело женский голос.
Муся входит в гостиную. За столом сидят мать и Филипп Лясота. Он худ и важен - в модных широких галифе, в сверкающих сапогах, с редкой рыжей бороденкой и сухим, высоким, чуть свалившимся набок носом. На столе вино, закуски.
– Добрый вечер, - говорит Муся.
– Рад приветствовать надежду семьи и науки, - кривляется Филипп.
– Муся, самовар на кухне. Горячий еще, - говорит мать.
– Нет, ты только подумай, что выкинул Филипп?
– обращается к Мусе.
Муся молча проходит на кухню.
– Он зачислил нас в свои родственники. И бумаги выписал.
– Какие бумаги? Что за родственники?
– Поставил вас в свой распределитель на довольствие, - лениво, с победной ухмылкой ответил Филипп.
– Какое еще довольствие?
– с раздражением спросила Муся.
– Не беспокойся, за картошкой тебя не пошлют, - сказала Анна Михайловна.
– Иди сюда, погляди.
Муся подошла к столу.
– Смотри, что он подарил нам!
– Анна Михайловна приставляет к груди сапфировый кулон. Потом раскрыла красную коробочку и вынула широкий, крупного плетения, золотой браслет.
– Это тебе.
– Что это значит?
– Муся требовательно смотрит на Филиппа.
– Да сущий пустяк... Служебный паек, так сказать.
– Что?!
– Филипп, не ерничай. Я ей все поясню, - сказала Анна Михайловна. Понимаешь, Филипп сейчас работает в разборе конфискованных коллекций. И в качестве оплаты за труд они имеют право получить по одной вещи на каждого члена семьи.
– Это кем же вы изволили меня зачислить?
– свирепея, спросила Муся. Сестричкой? Или, может быть, кем-то другим?
– А в нашем департаменте полное равноправие и сестер, и братьев, и жен, и матерей.
– Я не имею чести принадлежать к вашему департаменту. И паек мне ваш не нужен.
Она бросила браслет на стол.
– Пардон, - сказал Филипп. И с огорчением: - Ничего лучшего я изобрести не мог, чтобы помочь семье моего учителя.
– Папу оставьте в покое!
– Ну, чего ты взбеленилась?
– набросилась на нее Анна Михайловна.
– Ты что, не понимаешь? Это ж проформа. Служебная игра! И больше ничего... Не все ли равно, чем платить - деньгами или пайком?
– Ты можешь получать паек чем угодно и жить как угодно. А меня увольте!
– Муся пошла к себе в комнату.
– Вот вам и благодарность!
– обиженно развела руками Анна Михайловна.
– Но любимую вашу книгу... "Дон Кихот" с рисунками Дорэ, может, примите?
– спросил Филипп и взял с дивана роскошное издание.
– Краденого мне не нужно, - сказала Муся с порога.
– Глупенькая, книги не крадут - их умыкают, как девушек.
Утро. Муся сидит за столом, пишет. Входит Анна Михайловна в каком-то странном халате, смахивающем на японское кимоно.
– Надо все-таки объясниться, - говорит она, присаживаясь на стул.
– В чем?
– неохотно спрашивает Муся.
– Ты подозреваешь Филиппа бог знает в каких грехах.
– Подозрениями я не занимаюсь. Я не сыщик.
– Послушай, Филипп обыкновенный честный селекционер и по совместительству общественный работник культурного фронта.
– Вот как ты научилась! А еще на каком фронте он был?
– Война - это не его стихия.
– Потому что он - талант?
– насмешливо спросила Муся.
– А ты не смейся! Может быть, война как раз и помешала нормальному развитию его таланта.
– Зато теперь он развивается во всем блеске.
– Ты не смеешь так! Он искренне верит в построение новой культуры.
– И присваивает чужие вещи?
– Это же так примитивно... Упрощаешь.
– Ах, ты хочешь обстоятельней? Пожалуйста. Ни в какую новую культуру он не верит. И вообще, новую культуру надо делать чистыми руками. А он служит только одному богу - собственному удовольствию. Сначала в живопись играл таланта не хватило. Потом в селекцию - терпения нет. Теперь играет в культуру. Решил, что выгодней. Пойми ты, все эти несостоявшиеся таланты идут либо в сыщики, либо в шулера. И твой Филипп шулер. Рано или поздно он проиграется!
– Какой же ты жестокий человек. Ты всех душишь своей слепой принципиальностью. Отцу подражаешь? Но, между прочим, он сам жил и других не стеснял.
– Ну, я твою жизнь стеснять не буду. Я ухожу в общежитие.
– Неблагодарная!
– Анна Михайловна гневно выходит.
Общежитие студентов Тимирязевки. Муся сбегает по лестнице в вестибюль, на руке у нее полотенце. Навстречу ей Василий Силантьев. Черноволосый смуглый парень лет под тридцать.
– Здравствуйте! Вы что здесь делаете?
– Живу.
– Вы удивительный человек - что не явление, то новая роль. А как же мать?
– Вы слишком любопытный зритель.
– Ага. А полотенце зачем?
– Купаться иду. На пруд.
– Вода холодная. Еще только яблоня зацвела.
– Пока цветет яблоня, пруд чистый. А потом зацветет вода - не искупаешься.
– Разумно. А мне можно с вами?
– Так вода же холодная!
– А что мне, дикому тунгусу, холодная вода? Я с моржами купался.
– А с акулами не пробовали?