День без любви
Шрифт:
Сладкое, звонкое, праздничное чувство подкатывало к горлу, и ей захотелось закричать, зарыдать, чтобы выплеснуть из себя всю горечь унижений и обид, которые скопились в душе еще со времен ее неудачного замужества. Вот тогда она окончательно освободится от своего прошлого и начнет новую жизнь. В обнимку с этим теплым грязненьким кувшином, набитым золотыми монетами – аспрами, пиастрами, курушами [2] .
Она захотела встать, пошевелилась и тут же почувствовала, как в мышцы словно впились сотни тонких, как жала ос, иголок. Сколько же она просидела перед этим кувшином – целый день? Во всяком случае, мыслей, сопряженных с этой драгоценной находкой, было больше чем достаточно. Но особенную досаду вызывали отношения с мужчинами: Биртаном и Джаидом. Как она объяснит им, откуда у нее деньги? Жить как прежде и продолжать разыгрывать из себя жертву она больше не сможет. Да ей это и не нужно. Если бы она захотела, то давно бы уже выбрала Джаида, перебралась в Стамбул, потом настояла бы, чтобы он купил ей дом поближе к морю, под Анталией, в каком-нибудь райском уголке. Возможно, у нее было бы все, чего бы она только ни захотела. Кроме чувства собственного достоинства. Все равно она принадлежала бы мужчине, а так теперь она принадлежит только себе! И вольна делать с этим чувством все, что угодно.
2
Золотые монеты Османской империи.
Да, где-то внутри ее жило это чувство, пьянило ее, подбиралось к самому сердцу, и ей вдруг показалось, что она не выдержит этой огромной радости, этого куска теплого и розового счастья. Она теперь богата. Немыслимо богата! Она знает, ей говорили, что эти монеты стоят дорого, одну такую монету им с Николаем показывал Стефан, вернее, снимок такой монеты. Крупная, диаметром пять сантиметров. Она запомнила даже, как они называются: «беши бирлик» (besi birlik), «пять в одном». Там, на дне кувшина, были еще обломки золотых статуэток, странные фигурки женщин с отломанными частями рук и ног. Вот в этих находках она ничего не понимала, а потому дала себе слово сначала выяснить – что это, насколько оно ценно, кому можно это предложить и, главное, сколько это может стоить в Болгарии.
И все же… Что ей делать теперь со своей любовью к Биртану? И тем искренним чувством уважения и благодарности к Джаиду, которое так поддерживало ее последние месяцы? Неужели солгать им, придумать что-нибудь такое, чтобы им и в голову не пришло, что она все же нашла этот клад?
Она посмотрела на свои руки, на въевшуюся под сломанные ногти землю. Ей было стыдно вспоминать себя, сумасшедшую, вгрызающуюся этими самыми пальцами во влажную вязкую землю, царапающую ногтями по твердой, неожиданной (и в то же самое время такой долгожданной!) стенке сосуда, застрявшего между мощными корнями дерева грецкого ореха. Эти корни пронизали всю землю вокруг дома и под домом, и кто бы мог подумать, что именно они цепко держали столько лет вожделенный клад!
Раздался телефонный звонок. Ирина вздрогнула, испугалась, схватила с кресла плед и прикрыла им кувшин. Кто бы это мог быть? Румяна? На ловца и зверь бежит. Румяна… Чудесная, волшебная Румяна. Помогла один раз, поможет вновь. Это ведь она говорила, что у нее есть человек, который может познакомить Ирину с покупателем монет, турком. Если надо, он прилетит из Анкары на крыльях ветра.
Она взяла трубку.
– Ира, это я, – услышала она голос Николая, и лицо ее исказилось гримасой боли.
– Коля, опять ты? Что на этот раз? Снова Стефка? Или что-нибудь другое?
– А что Стефка? Я видел ее, она живет себе спокойно в нашем доме. Надо же, как все случилось: ты ушла, я уехал в Страсбург, а она, в сущности, чужой нам человек, живет в нашем доме.
– Да, я тоже видела ее. Только не могу сказать, что она ведет образ жизни, соответствующий ее положению. У нее в кухне я нашла пять пустых бутылок из-под ракии, а про пивные бутылки я вообще молчу. Она пьет, курит как сапожник. – Ира запнулась, не уверенная в том, что надо сказать кое-что еще, имеющее отношение к Стефке.
– Ты что замолчала? Что-нибудь еще? Мужиков, что ли, водит? Ты видела кого-то?
– Да нет. Дело не в этом… понимаешь, она превратила наш дом в свинарник. Там такая грязь, и мне так обидно, что все так случилось. Лучше бы ты продал этот дом…
– Пожалели, – вздохнул на другом конце Николай. – Не зря говорят: не делай людям добра. И что, живот не растет?
– Да еще маленький срок, определить трудно. Она жалуется на тошноту, но я ей прямо в лицо сказала, что это ее от ракии мутит, она же ее с пивом мешает.
– А о Стефане она ничего не спрашивала? – осторожно вымолвил Николай.
– Нет. Я думаю, она его забыла. Она говорит только о деньгах, просит в долг.
– Не вздумай ей давать, все равно не отдаст.
– Я дала двадцать левов, хотя знаю, что она их все равно пропьет. Коля, может, вежливо так попросить ее оттуда, а? Пусть возвращается в свой Пловдив. У нее же там, кажется, родственники, хотя она и не любит об этом вспоминать. Мы же не благотворительная организация.
– Нам бы встретиться.
– Зачем? – Она подошла с трубкой в руке к кувшину, сняла с него плед и погладила его по горлу, как если бы он был живым существом.
– У меня две темы для разговора. Первая – это моя личная жизнь. Как ты отнесешься к тому, если я… если я… женюсь? То есть не женюсь, а буду жить с одной женщиной?
– С женщиной? – Она усмехнулась и покачала головой. – Коля, с каких это пор бывшие мужья спрашивают разрешения у бывших жен относительно своей личной жизни? Да делай все, что угодно!
– Она француженка. Младше меня, очень красивая, но не красивее, чем ты. Любит меня очень. Даже болгарский разговорник купила. Так смешно говорит…
И она вдруг поняла, что он звонит ей, как единственному близкому человеку. Сейчас, когда Стефана не стало, она для него продолжала оставаться членом семьи. И это было удивительно. Он просто советуется с ней.
– Коля, если она любит тебя и нравится тебе, то флаг тебе в руки! Я даже рада, что ты так быстро нашел мне замену.
А вот это она сказала напрасно. Он может воспринять это как упрек. Хотя разве она не хотела его упрекнуть? Пусть неосознанно, но хотела. Потому что ей, как и всякой другой женщине, пусть даже и бросившей мужа, хочется, чтобы он считал ее своей единственной настоящей любовью, любил бы ее даже после расставания. Эгоистическое желание каждой женщины.
– Ревнуешь, – он сказал это тихо, с удовольствием, смакуя сладкое для него слово.
– Коля, не говори глупости.
– Ладно. Я все понял. Теперь поговорим о тебе. Как ты? Замуж еще не собралась?
– Не знаю. Я думаю.
– Ты в Стамбул ездила, так?
– Да. И что?
– Была в том доме, так?
– Была, – она притихла, ожидая конкретных, ударных вопросов.
– Нашла?
– Что нашла?
– А ты не знаешь, что мы с тобой там хотели найти?
– Это ты хотел, вот и ищи сам.