День ботаника
Шрифт:
Егор вспомнил хохла-прапора с его собранием военного антиквариата.
– Знаю, выдали сегодня кое-что, как раз оттуда.
– А на нижнем уровне ядерный реактор! – с таинственным видом поведала зеленокожая.
– Ядерный реактор? Да ладно, быть того не может!
– Не может, значит? – в голосе собеседницы звучала обида. – Да что вы говорите? Конечно, вы там, в Замкадье, самые умные… вот скажите, откуда тогда берётся электричество?
И для наглядности щёлкнула туда-сюда выключателем, на мгновение погрузив кухню в темноту.
– Нет здесь никакого реактора, это я вам как физик говорю. Ядерный реактор не может работать без электроники, а она вся на полупроводниковой базе.
Девица не нашла, что возразить, и Егор поспешил закрепить успех:
– Вы на какой кафедре учитесь?
Из прежних факультетов в Университете осталось три – биофак, химфак, факультет почвоведения, да ещё кафедра палеонтологии, изучающая островки плейстоценовой и миоценовой флоры и фауны, попадающиеся кое-где в Лесу.
– Я работаю в библиотеке, в отделе обслуживания. Заходи как-нибудь, поболтаем. Тебе ведь книги получать надо?
«…мы что, уже на «ты»?..»
Егор кивнул.
– Вот и заходи. А сейчас – извини, подруги ждут.
– Конечно, зайду, спасибо за помощь!
– Кстати, меня зовут Лина. – девица кокетливо склонила голову к плечу.
– Егор. Так я загляну в библиотеку?
– Заглядывай, буду рада.
«Как же, подруги её ждут!» – Егор завистливо проводил точёную фигурку взглядом. Повезло ведь кому-то – заполучить такую красоточку! А что кожа зелёная, так в этом даже есть своеобразная прелесть. Скажем, на чёрных простынях, или тёмно-зелёных, под малахит – любой поклонник фэнтези придёт в восторг!
Добрынинка входила в число нечасто встречающихся в Замоскворечье мест, где можно видеть небо над головой. Высоченные клёны и ясени росли по контуру площади, не покушаясь на центральную часть с памятником Навои. Потому и люди тут жили весёлые, жизнерадостные и к тому же, в отличие от многих лесовиков, могли похвастать густым загаром.
Ваха Исрапилов возглавлял обосновавшуюся здесь большую общину фермеров – большую, разумеется, по меркам Леса, где и дюжина человек вполне могла сойти за толпу. А население Добрынинки давно перевалило за две сотни. Крепкое хозяйство, гостеприимство обитателей, надёжные укрепления создали Добрынинскому Кордону репутацию главного перекрёстка Замоскворечья, где охотно принимают челноков, егерей, барахольщиков и прочий бродячий люд. Сергей был на Кордоне частым гостем и пользовался особым уважением – особенно после того, как по просьбе Вахи доставил с ВДНХ барана и пяток овец. С тех пор отара изрядно прибавила в числе, а в местной чайхане стали подавать превосходные, лучшие в Лесу, шашлыки и шурпу.
Ваха взял со стола кувшин – изысканно-вычурный, сверкающий серебром, – и принялся разливать по серебряным с чернью чаркам кубачинской работы бледно-золотую жидкость. Чачу он гнал сам, из дикорастущего винограда, который на Кордоне сумели кое-как облагородить. Вино такая «лоза» давала нестерпимо кислое, а потому свежий сок сгущали и смешивали с протёртыми орехами, саговой мукой и мёдом диких пчёл. Получалось нечто вроде твёрдой пастилы, высоко ценимой за питательные свойства и удобство транспортировки. А выжимки шли на чачу.
Наполнив чарки, Ваха вернул кувшин на место, рядом с чеканным блюдом, полным кусков жареной баранины, истекающих янтарным жиром. Добрынинский аксакал питал слабость к серебряной утвари – её немало нашлось в квартирах, давно лишившихся хозяев, в ювелирных и антикварных магазинчиках, которых в Замоскворечье всегда было пруд пруди. Хрусталя и фарфора Ваха не признавал, а на подколки – «вампиров опасаешься, уважаемый?» – отвечал невнятным бурчанием.
– Вот ты мне скажи… – егерь с удовольствием выцедил чарку и принялся ковыряться в мясе. – Ты ведь, мусульманин, а спиртное хлещешь – только держись! Вам разве Аллах не запрещает?
– Э-э-э, дарагой, какой запрет? – старейшина Кордона оприходовал чачу, сжевал кусок баранины и вытер жирные пальцы о загривок лежащего у его ног Абрека. Пёс повизгивал от преданности и изворачивался, норовя лизнуть руку хозяина.
– Школа ходил, да? Омар Хайям, «Рубаи», знаешь? «Отравлен день без чистого вина»! Поезди с моё по горячим точкам – поймёшь, что все эти запреты вздор. Просто меру надо знать!
Прапорщик военной полиции, получивший ранение в Ливии, был застигнут Зелёным Приливом на койке, в реабилитационном отделении госпиталя Бурденко. Не сумев в панике первых дней выбраться за МКАД, Ваха быстро осознал, что недуг, гонящий людей прочь из города, на него не действует. Собрал вокруг себя горстку таких же везунчиков, и после недолгих скитаний осел на Добрынинской. С тех пор община прирастала людьми, и не только кавказцами – вахиных земляков в ней насчитывалось здесь едва ли полтора десятка.
Поселение разрослось, и теперь по праву считалась одним из самых крепких во всём Замоскворечье. Кроме винограда здесь выращивали овощи, занимались бортничеством, собирали орехи и ягоды. Но главным продуктом Добрынинки было саго – рассыпчатая, богатая крахмалом субстанция, получаемая из плодов дынного саговника, растения, дающего крупные, размером с дыню, плоды.
Из саговой муки пекли лепёшки-лаваш, варили кашу, делали лапшу и даже ухитрялись лепить пельмени. Именно саговая паста и крупа, а вовсе не фирменная добрынинская медовая пастила, и даже не чача составляли львиную долю «экспорта» Кордона. Обычные злаки в Лесу росли неважно, и саговый лаваш стал излюбленной дорожной пищей челноков, егерей и прочих скитальцев.
Абрек ухитрился извернуться и облизал руку хозяина. Получил щелчок по влажному кожаному носу, чихнул и шумно помотал кудлатой башкой.
– Хороший у тебя пёс, Ваха, сильный.
– В одиночку шипомордника берёт! – похвастал чечен. – Бешеные корни задолго до того, как созреют и из земли полезут, чует и сам выкапывает! А как караулит, э? На ночь посты не выставляю – всё унюхает, и тревогу зря не поднимет. Хочешь, щенка подарю?
Егерь посмотрел на пса. Тот оставил руку Вахи и блаженно вытянулся у очага.
– Спасибо, но куда он мне? Щенка растить надо, воспитывать, а я всё время в пути. К тому же, собака на своих лапах не всюду пролезть сможет – на дерево скажем, или в развалины. Была бы маленькая, вроде лайки, тогда можно и в рюкзак посадить. А такую лошадь – куда её?
– Ладно, дарагой, не хочешь – твоё дело. Я вот давно собирался спросить – почему тебя называют Бичом? Ты же не сидел, да?
– Слава богу, не пришлось. А «Бич» – это от фамилии. Бечёвниковы мы, со школы прилипло.
Это было не совсем так: от отца-геолога Сергей наслушался рассказов о бичах – освобождённых, а то и беглых сидельцах, из которых в прежние времена рекрутировались сезонные рабочие для изыскательских партий и артелей. Эдакие ценители дикой таёжной свободы, идейные бродяги-одиночки, рыцари Фронтира, предпочитающие обитать там, куда не очень-то дотягивается тяжкая рука цивилизации. А потом прочёл в старом, ещё тридцатых голдов прошлого века, романе «Танкер «Дербент», что слово «бич» позаимствовано из жаргона английских моряков, от слова beach («пляж, берег») и произошедшего от него «бичкомер» – береговой бродяга, матрос, списанный с корабля. Ну и взял себе такое прозвище – ещё давно, в школе. А что? Даже романтично: вольный лесной скиталец, романтик Леса, не зависит ни от кого, ни к чему не привязан – в самом деле, чем не бич?