День гнева
Шрифт:
– Я вижу, кое-кто желает показать нам смоландское упрямство, – грозно возвысил голос Улле. – Кое в ком заговорила материнская кровь…
В толпе снова послышался смешок. Если кто здесь и демонстрировал уппланский диалект в его местной разновидности, то это был Улле Скуг. Но жена Улле, мать Петера, была уроженкой Вернаму, и это было их семейной тайной, которая в Кнутбю, однако, была известна всем.
– Даю сто двадцать пять.
Люди дружно оглянулись.
Эва Скуг стояла рядом с Кристиной Форсман и не обращала внимания на направленные на нее со всех сторон взгляды. Улыбающееся лицо светилось гордостью.
– Ха-ха! – рассмеялся Улле. – Ну, на это тебе точно нечего будет возразить, Петер. Что, почувствовал боль в бумажнике? Сто двадцать пять раз… сто двадцать пять два… сто двадцать пять три – продано! Зеркало уходит Петеру и Эве Скуг из Гренсты. Мои поздравления!
– Чего только не сделаешь для любимого свекра, – шепнула Эва Кристине. – Вам, кстати, зеркало не нужно?
Люди аплодировали, переводя взгляды с Эвы на Петера и обратно. Ведь если Петер был британской кинозвездой, то Эва выглядела как его латиноамериканское соответствие – темноволосая красавица с яркими губами. Она была на десять лет старше мужа, о чем, конечно, никто не догадывался, потому что строить догадки не было никакой необходимости. Об этом и так знали все, и у каждого на этот счет имелось свое мнение. В любом случае тема была сыграна и переиграна уже много раз и давно утратила актуальность.
Эва сняла большие солнечные очки, улыбнулась еще шире, демонстрируя идеальные зубы, и слегка поклонилась публике. Те, кто рассчитывал на перебранку между супругами, были разочарованы.
Петер принял зеркало из рук отца, который тут же выставил следующий лот и показал его публике.
– Ну, а сейчас картина кисти неизвестного местного гения. Полагаю, здесь изображен лось? Или все-таки очень большая собака? Знатоки лучше меня разберутся, что хотел представить нам художник на этом полотне, цена которому тысячи и тысячи долларов… Ну а поскольку истинных ценителей среди нас не так много, начнем с пятидесяти крон. Кто больше?
Аукцион продолжался. Синдре Форсман, по своему обыкновению, отошел в сторону, где тут же был вовлечен в оживленную беседу, на этот раз с пастором Пером Флудквистом. Пер был рослый мужчина, с окладистой бородой и густым баритоном, больше напоминавший викинга, по недоразумению оказавшегося не в своей эпохе и обстановке. Ирис и Антон нашли себе друзей на игровой площадке, возле которой толпились родители, наблюдавшие за детьми. А Кристина и Эва удалились в клубный дом, чтобы приготовить кофе, которым должен был завершиться вечер.
Внутри пахло плесенью. Возле буфета уже хлопотали две женщины. Вообще этот домик, с комнатами для переодевания, кладовой и залом, представлял собой довольно унылое строение. Маленькие окна почти не пропускали свет. Потолок был низкий, пол выстлан линолеумом. Кристина узнала складной столик и скатерть в цветочек из «Икеи».
Одна из женщин оставила работу и подошла знакомиться.
– Ирма, – обратилась к ней другая, – ты уже видела жену нашего нового пастора?
Жену пастора? Боже мой, как это ее угораздило? Кристина не сразу поняла, что речь идет о ней.
– Вы ведь супруга Синдре? – сказала Ирма Флудквист и протянула руку Кристине. – Пер говорил о вас.
Ирма была миниатюрная женщина с почти прозрачной кожей, лишь слегка подрумяненной августовским солнцем. Кристина знала, что Пер Флудквист – один из новых пасторов, которых Эва Скуг завербовала в общину в этом году. У Флудквистов, как и у Форсманов, было двое детей дошкольного возраста. Буквально только что Кристина узнала, что маленькая, тихая Ирма тоже пастор. И не смогла скрыть своего удивления.
Женщины пожали друг другу руки.
– Все так, – подтвердила Кристина. – Мы переехали сюда месяц назад.
– И как вам здесь? Уже нашли работу?
– Пока нет, – ответила Кристина, слегка шокированная прямолинейностью вопроса. – Я разослала резюме, но, похоже, все в отпуске. Продолжительный отпуск – одно из немногих преимуществ работы в школе.
– В школе?
– Я учительница начальных классов, – пояснила Кристина.
– Нет, этого просто не может быть! – Ирма театрально закатила глаза и широко улыбнулась. – Вы, наверное, шутите, но если это все-таки правда, будете здесь незаменимым человеком. Нам очень нужен кто-нибудь, кто мог бы присматривать за нашими детьми.
– Разумеется, – тут же согласилась Кристина, плохо представляя себе, на что идет. – У меня ведь своих двое. Пара-тройка еще – мне будет только легче.
Ирма повернулась к Эве Скуг.
– У нас ведь не совсем обычная община, – сказала она, – это действительно так. Все будут вам благодарны, вот увидите.
Эва благосклонно кивнула.
Тут Кристина удивилась еще больше. Если это она согласилась поработать на общину няней, то почему Ирма благодарила Эву?
Когда они с Синдре в июле переехали в Кнутбю, многие местные жители еще отдыхали на море или у родственников по всей Швеции. Аукцион на футбольном поле стал своего рода точкой отсчета, обозначившей конец лета и возвращение к работе. И тут Кристине не помогло, что в поселке она была новым человеком и только готовилась впервые появиться в обществе. Всю предыдущую неделю она только тем и занималась, что пекла для шведского стола шахматные печенья да корзиночки с малиной, притом что никто не просил ее об этом. Увидев морозилку, доверху забитую выпечкой, Эва Скуг схватилась за голову:
– Ой! Но я не думаю, что кто-нибудь сможет съесть больше сорока-пятидесяти штук этой вкуснятины. Мы ведь не проглоты какие-нибудь здесь, в Кнутбю.
Кристина тоже рассмеялась. Печенья в морозилке хватило бы до Рождества.
Аукцион закончился, и гости устремились в клубный домик. Все пили кофе и наперебой нахваливали печенье. Весть о том, что новая пасторша взялась присматривать за детьми, распространилась среди родителей подобно лесному пожару, и это сделало Кристину настоящей звездой вечера. Она даже достала скрипку и попробовала наиграть пару песенок, хотя накануне вечером и заявила Синдре, что ни в коем случае не станет делать ничего подобного. И люди пели, потому что среди гостей обнаружилось несколько человек, которые действительно умели это делать.
«Все это ничего не значит, – думала Кристина. – Я не должна принимать это на свой счет». В самом деле, ведь она жена нового пастора. Что же удивительного в том, что люди обходятся с ней приветливо? И все-таки во всем этом было нечто большее. За теплыми улыбками и доброжелательными словами чувствовались неподдельная любовь и истинное единение, в этом нельзя было ошибиться.
Она мыла посуду, когда Ирма Флудквист появилась снова, – маленькая, тихая пасторша, которая была так благодарна за то, что Кристина согласилась присматривать за ее детьми.