День, когда пришли марсиане
Шрифт:
Когда тур закончился, сердце Малженицера пело. Наконец-то Америка стала для него возможной! Какими бы марсиане ни были мерзкими и жалкими, они послужили его целям. Американцы хотят высадить на Марс свою следующую экспедицию, и теперь, когда у него нашелся возможный союзник и помощник, он сможет еще в этом поучаствовать!
В отеле Джорджетта Тэтчер заявила мужу:
– Я не хочу связываться с этим человеком, Джеффри. Может, он шпион или еще что-нибудь такое.
– Лапочка, - рассудительно ответил ее муж, - да что мы такого знаем, чтобы за нами шпионить?
– Я имею в виду - не русский шпион. Может, цэрэушник. Или (IRS).
Ее муж как
– Нечего беспокоиться, - сказал он.
– Ну, да, - сказала Джорджетта Тэтчер. Затем, быстро меняя мнение, продолжила: - Ладно, в любом случае действительно было бы интересно узнать побольше об этом человеке. Может, я даже смогу прочесть в церкви лекцию о нем.
– Конечно, - согласился Тэтчер. Он привык к тому, что его супруга делает диаметрально противоположные заявления - за и против чего-либо нового, но затем почти всегда выбирает новизну. Джорджетта могла сбить мужа с толку, но никогда не надоедала ему.
Джефф Тэтчер не был ни дантистом, ни министром, но его отец был первым, а отец Джорджетты - вторым. Тэтчеры поженились и начали свою взрослую жизнь как раз вовремя, чтобы воспользоваться благами революции в гражданских правах. Сбережения дантиста и изощренное хитроумие министра позволили этим двоим поступить в Северо-Западный Университет, где они и встретились, а потом поженились. Ни сам Тэтчер, ни его брат не последовали по стопам отца в деле лечения зубов. Старший, Уолтер, выбрал юриспруденцию, затем политику. Он уже второй срок заседал в Палате представителей, и имя сенатора от Иллинойса даже иногда упоминалось. В финансовом смысле Джеффри даже опередил брата. Он специализировался по управлению бизнесом. Благодаря тому, что они родились тогда, когда родились, и благодаря тому, что у них были такие родители, оба брата очень скоро опередили своих предков. Джеффри вместе со своим шефом отметил день перед присуждением степени и в заключение получил отличную работу в большой корпорации, которая хотела улучшить свой имидж в смысле расового равенства.
Это событие стало переломным. Ни Джон Браун, ни Гарриет Бичер-Стоу не могли даже и представить себе, как потом сложилась жизнь Тэтчеров. Федеральное Жилищное Управление дало им ссуду в восемнадцать тысяч долларов на приобретение дома с четырьмя спальнями в северо-западном пригороде - теперь в нем был плавательный бассейн, солярий и инфляция примерно в четверть миллиона. Когда Джеффри решил начать собственное дело, Управление Малого Бизнеса ссудило ему денег, и теперь он был президентом страховой компании, с годовым доходом в шесть миллионов долларов премиальных. Пригородная методистская церковь либерально приняла в ряды своих прихожан первую чернокожую чету (но очень респектабельную чету) из тех, что жили в округе, и очень быстро избрала Джорджетту Тэтчер председательницей своего совета по общественным делам, а вскоре после этого и членом правления местной школы. Детей у Тэтчеров не было. Но они преуспевали, и у них в гараже стояли две последние модели БМВ, к тому же каждый год они отправлялись в тур по Европе.
Они сидели в баре, ожидая Малженицера - типичная пара средних лет - слишком молоды для гольфа, но слишком стары для джаза, и они это осознавали. Джеффри пил коктейль, Джорджетта взяла на пробу оузо. Она была в бледно-голубом шелковом костюме, он - в пиджаке стиля сафари блекло-песчаного цвета - оба одеты так же изысканно, как и другая пара по соседству с ними.
– Мы того гляди пропустим представление на досках,-сказала Джорджетта, наливая немного воды в бокал и глядя, как оузо становится молочно-белым. Она не жаловалась, она только еще раз напоминала.
– Но мы как раз успеем к бузуки, - примирительно сказал ее муж. Они собирались - не по инициативе Малженицера - пройтись по ночным Афинам, пообедать в греческой таверне с музыкой и попасть на представление son et lumiere в одном из древних амфитеатров. Джеффри это казалось более интересным, чем пить с этим противным старым иностранцем, но Байард и Свенсон поговорили с ним, и он изменил свое мнение.
– Вот и он идет, - сказала Джорджетта Тэтчер, уставившись в свой молочно-белый напиток.
– Пусть подойдет, - сказал Джеффри. Он не смотрел по сторонам. Его немного удивлял этот человек, который ясно дал понять, что не ожидает платы за этот вечер, но вне всякого сомнения не отказался бы от чаевых. Или чего-нибудь еще: по опыту Джеффри, всем чего-то было нужно. Но это было правильно - ведь Джефф Тэтчер и сам так поступал.
Время от времени Владимир Малженицер бывал во всех больших отелях Афин, не в тех, что служат причудливой ловушкой для туристов, но в действительно элегантных, которых никогда не заказывают туристские брокеры. Короче говоря, это декадентское изобилие угнетало его. Но сейчас все было по-другому. Он с удовольствием осматривал вестибюль. Его не поражали ни зеркальные стены, ни огромный золотой маятник Фуко, высотой в шесть этажей. Что действительно производило впечатление на Малженицера, так это деньги. Он до гроша знал, сколько стоили комнаты, еда и напитки в таких местах. Американцы! Как чудесно, как по-американски это - иметь средства, чтобы столько переплачивать, да еще почти получать от этого удовольствие!
Он оглянулся, нахмурился, когда портье чуть не назвал его по имени и стал торопливо пробираться между столиками бара к дальнему концу вестибюля.
– Миссис Тэтчер, мистер Тэтчер, - он лучезарно улыбался, стараясь не показывать золотые зубы - американцы это считали вульгарным, и он это знал. Он торжественно вынул маленькую коробочку шоколадных конфет.
– Небольшой подарок для еще большего удовольствия от пребывания в Афинах, - сказал он, отдавая ее.
– Как мило, - сказала чернокожая женщина, снимая с коробочки ленточку медного цвета, стараясь не повредить маленькую веточку сирени под бантом. Малженицер одобрительно смотрел, как бережно она открывает коробочку - ведь он заплатил восемьсот пятьдесят драхм за восемь шоколадных конфет, и он оценил ее осторожность.
– Смотри, Джеф, - сказала она, - конфеты!
– Вы очень любезны, - сказал Тэтчер.
– Не хотите ли подняться наверх, мистер Солженицын? Наши друзья не простят нам, если мы не дадим и им поговорить с вами.
– О, конечно!
– вскричал Малженицер, польщенный тем, что его просили подняться в комнату отеля - это было почти как приглашение в чей-нибудь дом.
– Но, могу ли я вас попросить… Моя фамилия Малженицер, а не Солженицын, хотя, честно говоря, - подмигнул он, - очень лестно, когда вас путают с этим великим русским, величайшим из мировых писателей!
– Ваша правда, - сказал Тэтчер. Он записал его имя на чеке и пошел к лифту, Малженицер вслед за ним. Лифт двигался так плавно, что Малженицер вряд ли замечал, как они проезжали этажи.
– Это в конце холла, - сказал Тэтчер, указывая путь.
– Да, хорошо, - с удовольствием ответил Малженицер. Все лучше и лучше! Комнаты в конце холла не были просто комнатами - это были номера люкс. О, как же он был прав, выбрав этих черных американцев, убеждал он себя, улыбаясь и болтая, пока они шли через холл.