День, который не изменить
Шрифт:
– Чтой-то вы тут околачиваетесь, сорванцы? – недовольно спросил солдат. – Это воинский бивуак, а не тятькино гумно! Ну-кося, докладайте, кто такие, и как сюды попали? И без врак, смотрите у меня!
И нахмурился, только глаза смотрели насмешливо. «Не сердится! Но отвечать всё же что-то надо, воинская часть, как-никак. Не дай бог, примут за шпионов…»
– Мы, товари… дяденька сержант, только хотели войско посмотреть! Мы ничего не трогаем, только ходим…
– Какой-растакой я тебе сержант? – возмутился Оладьев. – Нету такого воинского звания в расейском войске! Эвона, у них, хранцузов, сержанты, а я – как есть унтер-офицер двадцатого егерского [5] полка! Капрал, по старому. Осьмнадцать лет на царской службе состою, и медаль имею, за поход на шведский берег!
5
ЕГЕРЯ –
– На шведский? – удивился Мишка. – Так ведь с шведами воевали ещё при Петре Первом! Как же вы…
И прикусил язык, когда Витька пихнул его локтём.
– И-и-эх, умники, комар вас забодай! – Верно, при государе Петре Великом наше войско шведов било. А четыре года назад снова война приключилась, за Финляндское княжество. Князь Багратион повёл нас по льду на самую ихнюю столицу, город Стекольну [6] . А как мы туды пришли, сразу замирение вышло, а мне и прочим солдатам – медали!
6
Стокгольм
– У нас в школе этого не проходили… – принялся оправдываться Мишка.
– Ну и дурнями выходят ваши учителя! – решительно заявил Оладьев. – Потому, должно знать о подвигах православного воинства! А, перво-наперво, о князе Петре Ивановиче Багратионе. Не человек, орёл: никого не боится, под землёй на аршин видит, солдатам отец родной!
– Так вашим полком Багратион командует? – продолжал допытываться Мишка, не обращая внимания на Витькины тычки.
– Ты, парень, смотрю, и вовсе из глухой деревни, коли такие вопросы спрашиваешь! – покачал головой капрал. – А говоришь – из Москвы… Да там, небось, кажинная собака знает, что князь Багратион – генерал от инфантерии и командует второй Западной армией! А наш полковой командир – их высокоблагородие подполковник Капустин Иван Фёдорович. Двадцатый егерский полк состоит в дивизии генерала Коновницына, в армии Барклая де Толли. Он-то немец, не то что, Пётр Иванович. Известное дело, министр, а уж солдату слова доброго не скажет. Ва-а-жной!
И сплюнул под ноги.
Не больно-то этого Барклая в армии любят, подумал Витька. А Мишка хорош: спал небось, на уроках истории, и теперь несёт всякую чушь! Это же надо придумать, Багратион – командует и полком!
Капралу, похоже, надоело беседовать с бестолковыми подростками.
– Ладно, огольцы, шагай за мной. Предоставлю вас ротному командиру. Да веселей гляди, он добрый, покормить вас прикажет. Небось, не едали солдатского кулеша?
Кулеш оказался похлёбкой из пшена с салом. Густая, наваристая – ребята не заметили, как одолели по целой миске. Давешний офицер принял гостей радушно, велел угостить из ротного котла, и сам с удовольствием хлебал ароматное варево.
Подражая солдатам, ребята подбирали хлебными корками остатки кулеша, когда капрал Оладьев привёл к костру ещё двоих. Высокорослые, широкоплечие, в белых мундирах и высоченных, выше колен, сапожищах. У того, что помоложе, рука замотана тряпицей и висит в петле.
– Вот оне, вашбродие Сильвестр Иваныч, приблудные!
– Пархом Жиленко, вахмистр третьей роты первого эскадрона Глуховского кирасирского полка! – браво доложил первый, вставая во фрунт.
– Фаддей Сковорода, рядовой! – раненый попытался вытянуться перед офицером, но вышло неловко – он скривился, на лбу проступили капли пота.
– Из малороссов,? – спросил прапорщик. Фаддей Сковорода кивнул. – Да ты садись, садись, вижу – болит рука-то. В деле ранен?
Егеря подсунули раненому глуховцу свёрнутую шинель. Тот присел, и принялся баюкать потревоженную руку.
– Так что это его штыком боднуло, вашбродие! – ответил за товарища вахмистр. – Это когда мы на ихнюю пехоту в атаку ходили.
– И как сходили? – поинтересовался прапорщик. – Слышал, успех имели чрезвычайный?
– Так точно, господин прапорщик! – прогудел вахмистр. Он остался стоять, возвышаясь над низкорослыми егерями, как водонапорная башня над дачными домиками. – Как есть, порубали в хузары [7] , и три пушки взяли! Оне, хранцузы, нас со своими попутали, а когда опомнились, уж поздно: мы в ряды ворвались и пошли крошить палашами!
7
Круши их в пёси, руби в хузары! – традиционный боевой клич русской кавалерии.
– Верно говоришь. – кивнул прапорщик. – Видите ли, братцы, во французской армии есть саксонский полк Цастова. У них каски похожи на наши кирасирские – из латуни, чёрной кожи и с гребнем. Вот пехота, наверное, и обозналась, на свою беду!
Егеря внимательно слушали командира. Видно было, что такие разъяснения для них привычны: прапорщик Яковлев следовал суворовской заповеди «Каждый солдат должен понимать свой манёвр».
– Так и было, вашбродие! – подтвердил вахмистр. – Как есть, обмишулились! Да и польские уланы [8] , когда в пики пошли, нас видать, за драгун [9] приняли. Драгуны-то, они в зелёных мундирах. А у нас поверх колетов чёрные кирасы, по ночному времени не сразу и отличишь! Мы те кирасы недавно получили, уже на марше, вот поляки нас за драгун и приняли! А как пики по железу залязгали, тут-то и поняли, что промашка вышла. Повернулись, и давай драпать!
8
Уланы – род легковооружённой кавалерии, вооружённый пиками, саблями и пистолетами. Отличительным атрибутом улан был четырёхугольный головной убор (уланка, рогативка).
9
Драгуны – род кавалерии, способной действовать и в пешем строю. Драгуны, в отличие от других видов кавалерии, имели ружья со штыками.
Солдаты засмеялись.
– А что, вы их догнали? – спросил кирасира тщедушный солдатик.
– Ты вон, возьми промежду ног жердину и погоняйся, ерой! – снисходительно отозвался кирасир. – Уланы легко конные, и наездники знатные. Знамо дело, поляки! Рази ж на наших битюгах за ними угнаться? Да и команды такой не было: мы, как улан отбили, сейчас стали перестраиваться, чтобы на пехоту ударить.
– Это ж сколько разных народов с антихристом ентим идут! – вздохнул тот солдат, что чистил кивер. – И поляки, и ещё двунадесять языков. Австрияки – и те с ними, иуды, перемётчики! А мы-то им против Бонапартия помогали, при Аустерлице! Сколько народу тогда полегло…
– Верно, Кошкин. – кивнул офицер. – Есть у Наполеона и австрийский корпус. Он со всей Европы проходимцев набрал. Кто только ему не служит – пруссаки, вестфальцы, вюртембержцы, итальянцы, саксонцы… Поляков поболе других: целый корпус под началом графа Понятовского. Их Наполеон считает лучшими своими войсками. Только Старую Гвардию выше ставит.
– Лучшие-то они, может и лучшие – упрямо набычился егерь. – А только глуховцы их всё одно, в обратку погнали!
– Да, кирасиры показали себя молодцами. – согласился прапорщик – Они и решили Шевардинское дело. В штабе рассказали: когда батальон Одесского полка попал под удар кавалерии Мюрата, князь Горчаков прибегнул к хитрости: велел в темноте ударить барабанам в поход, и кричать «ура», но дела не завязывать. А сам послал адъютанта навстречу кирасирской дивизии генерал-майора Дуки с просьбой поспешать на помощь.
– В точности так, вашбродие! – физиономия вахмистра расплылась в довольной улыбке. – Как адъютант их светлости до нас доскакал, мы сразу и пошли на рысях. А за нами Нижегородский кирасирский. Слава Богу, подоспели! Пока неприятель соображал, что к чему, пока для атаки строился – мы уже тут как тут! Задали перцу, приходи кума любоваться!
– А всё же, Шевардино отдали… – сказал щуплый рядовой, тот, что предлагал гнаться за уланами. – Как же так вышло, коли вы всех порубали?
– Ты рот-то закрой, Терентьев! – прикрикнул Оладьев. – Ишь, умник выискался! Раз начальство велело отступить, значит, замысел имеет, стратегию! Вон, наши сегодня цельный день флеши да рвы копают – а всё потому, что вчера у Шевардина неприятеля отбили. Пока он стоит, мы оборону изготовим и встретим супостата картечами да штыками! В битве, оно как бывает? Иногда и отступишь на шаг, зато после десять отмеришь вперед!