День пламенеет
Шрифт:
Он остановился с торжествующим видом.
— И все это для того, чтобы вырастить две минуты там, где раньше росла одна? — спросила Диди, от души смеясь над таинственностью, какою он окутывал свои планы.
Он восторженно уставился на нее. У нее была такая открытая мальчишеская манера откидывать назад голову, когда она смеялась. И зубы ее постоянно приводили его в восторг. Крупные, ровные и крепкие, без единого недостатка; он считал их самыми здоровыми, самыми белыми и красивыми зубами, какие он когда-либо видел. Он уже несколько месяцев сравнивал их с зубами каждой встречной женщины.
Только когда она перестала смеяться, он в состоянии был продолжать:
— Переправа между Оклендом и Сан-Франциско — самая скверная в Штатах. Вам приходится переправляться каждый день, шесть дней в неделю. Иными словами, двадцать пять дней в месяц или триста в год. Сколько времени вам нужно, чтобы переправиться на другую сторону? Сорок минут, если вам повезет. А я буду переправлять вас в двадцать минут. Если это не значит выращивать две минуты там, где раньше была одна, то пусть меня закидывают гнилыми яблоками. Я вам сохраняю двадцать минут на каждой переправе. Это составляет сорок минут в день, помножьте на триста, и получится двенадцать тысяч в год, и это только для вас, для одного человека. Теперь дальше: двенадцать тысяч минут — это двести часов. Предположим, я сберегу двести часов для нескольких тысяч людей — это уже кой-чего стоит? А?
Диди могла только кивнуть головой. Она заразилась его энтузиазмом, хотя и не представляла себе, как можно осуществить его план.
— Едем дальше, — сказал он, — поднимемся на тот холм, а когда вы очутитесь на вершине, откуда все вам будет видно, я расскажу, что я задумал.
Маленькая тропинка вела вниз к сухому дну каньона. Этот каньон они должны были пересечь раньше, чем начать подъем. Склон был крутой, поросший низким кустарником, и лошади скользили и оступались. Бобу это не понравилось, и он внезапно повернул назад, пытаясь миновать Мэб. Кобыла была отброшена в сторону, в густой кустарник, где едва не упала. Оправившись, она всем весом навалилась на Боба; ноги обоих ездоков попали в зажим, а когда Боб метнулся вниз со склона, Диди чуть не слетела. Пламенный поднял свою лошадь на дыбы и в то же время втащил Диди обратно в седло. На них падали ветки и листья, одно приключение сменялось другим, пока они не достигли вершины холма, ободранные, но возбужденные и счастливые. Здесь деревья не заслоняли пейзажа. Холм, на котором они находились, выступал из правильного ряда холмов, и они могли охватить три четверти горизонта. Внизу, на равнине, граничащей с бухтой, лежал Окленд, а по ту сторону бухты — Сан-Франциско. Между двумя городами белели на воде паромы. Направо виднелся Беркли, а налево — деревушки, рассеянные между Оклендом и Сан-Леандро. Прямо на переднем плане раскинулся Пиедмонт с его разбросанными фермами и клочками возделанной земли, а от Пиедмонта холмы спускались к Окленду.
— Смотрите сюда, — сказал Пламенный, широким жестом обводя горизонт. — Здесь около ста тысяч человек, а почему бы не жить здесь полмиллиону? Вот случай вырастить пять человек там, где сейчас растет один. Почему мало народу живет в Окленде? Потому, что нет хорошего сообщения с Сан-Франциско, а кроме того — Окленд спит. Здесь куда лучше жить, чем в Сан-Франциско. Теперь допустим, что я скупаю все трамвайные линии Окленда, Беркли, Аламеды, Сан-Леандро и прочие, держу их в руках и умело управляю. Допустим, я сокращаю время, необходимое для переезда в Сан-Франциско, наполовину, построив огромную дамбу почти до Гот-Айлэнда и организовав пароходство по всем правилам. Ведь тогда люди станут селиться по эту сторону. Отлично. Им нужна будет земля, чтобы строиться. Итак, прежде всего я покупаю землю. Но сейчас земля дешева. Почему? Потому что здесь деревня, нет трамваев, нет быстрого сообщения, и никто не подозревает, что оно будет. Я проложу трамвайные линии. Это заставит цены на землю вскочить. Тогда я быстро распродам участки, так как люди бросятся покупать землю, прельстясь усовершенствованным пароходством и удобством сообщения.
— Вы видите, я повышаю цену на землю, проводя дороги. Тогда я продаю землю и возвращаю деньги, а дороги остаются у меня и дают мне хорошую прибыль. И потерять я не могу. Миллионы потекут со всех сторон. Я думаю захватить эту прибрежную полосу. Смотрите туда: между старой набережной и тем местом, где я думаю построить дамбу. Там мелководье. Я могу отвести сюда воду и построить систему доков для нескольких сотен судов. Сан-Франциско не вмещает всех судов. А когда сотни пароходов будут грузиться по эту сторону и наготове окажутся товарные вагоны трех железных дорог, фабрики и заводы начнут вырастать здесь, а не в Сан-Франциско. Значит, нужны места для фабрик, и я куплю их раньше, чем кто-нибудь догадается, что кошка готовится прыгнуть, — никто не будет знать, на что она целится. Фабрикам нужны десятки тысяч рабочих. У рабочих есть семьи, и, значит, опять нужны будут и дома и земля, — и снова я буду тут как тут, продавая им землю. Ведь они будут ездить на моих трамваях. С ростом населения будет расти нужда в складах, банках и во всем прочем. И снова это дам я, ведь в моих руках будут и земля и предприятия. Что вы об этом думаете?
Но прежде чем она успела ответить, он снова заговорил, перед его глазами встал этот новый город его грез, который он воздвигал на холмах Аламеды, у врат Востока.
— Знаете ли, я там побывал, — Ферт-оф-Клайд, где строятся все эти остальные суда, и наполовину не так широка, как река Окленд, где лежат старые негодные обломки. Почему бы Окленду не стать Ферт-оф-Клайд? Да потому, что оклендский городской совет тратит время впустую, споря о сливах и изюме. Здесь нужен человек, способный делать дела, и нужна организация. Это дам я. Я недаром работал на Офире. А как только заварится дело, капитал ко мне потечет со стороны. Мне нужно только пустить машину в ход. Господа, скажу я, здесь налицо все природные условия для процветания большого города. Всемогущий Бог их создал, а мне открыл на них глаза. Хотите вы выгружать свой чай и шелк из Азии, отправлять его на судах прямо на Восток? Вот доки для ваших пароходов, а вот железные дороги. Нужны вам фабрики, откуда вы прямым путем можете отправлять товары по суше и по морю? Вот место для фабрик, а вот и современный город со всеми новейшими усовершенствованиями. И вы и ваши рабочие можете в нем жить.
Остается еще вода. Я постараюсь приобрести горный хребет, являющийся водоразделом. Но почему не захватить и все водопроводы? В Окленде имеются две водопроводные компании; они дерутся между собой, как кошка с собакой, и обе, того гляди, лопнут. Большой столичный город нуждается в хорошей водопроводной системе, а этого они дать не могут. Они увязли в тине. Я их проглочу и удовлетворю нужды города. Каждое усовершенствование повышает цену всего остального. А за всем этим стоят люди. Чем большие толпы стекаются в одно место, тем выше поднимается истинная его стоимость. А здесь самое подходящее место для того, чтобы люди стекались толпами. Вы только посмотрите на него! Вам не найти лучшего места для большого города. Ему нужно только людское стадо, а за два года я сгоню двести тысяч людей. И, мало того, это не будет дутой затеей. Все будет крепко — по-настоящему. Через двадцать лет здесь будет миллионное население по эту сторону бухты. Затем нужны отели. В городе нет ни одного приличного. Я выстрою парочку отелей со всеми новейшими усовершенствованиями так, что на них глаза вытаращат. Не беда, если они не будут давать прибыли несколько лет. Они произведут такое впечатление, что деньги все равно вернутся ко мне, хотя бы из других источников. Да, конечно, я посажу эвкалипты, миллионы эвкалиптов, здесь, на этих холмах!
— Но как вы это сделаете? — спросила Диди. — У вас не хватит денег на все, что вы затеяли.
— У меня — тридцать миллионов, а если понадобится больше, я могу заложить землю и другое имущество. Проценты по закладным никогда не превысят прироста стоимости земли, а землю я буду продавать.
В последующие недели Пламенный был очень занят. Большую часть времени он проводил в Окленде, редко появляясь в конторе. Он намеревался перевести контору в Окленд, но, как сказал он Диди, раньше нужно было провести втайне подготовительную кампанию по закупке земли. Каждое воскресенье они поднимались на холмы и смотрели то с одного, то с другого вниз на город с его пригородными фермами, и Пламенный показывал ей свои последние приобретения.
Сначала это были отдельные разрозненные местечки и участки земли, но, по мере того как проходили недели, участки, еще не купленные Пламенным, виднелись все реже и реже, пока не превратились в островки, окруженные его владениями.
Это требовало быстрой работы в колоссальном масштабе, ибо Окленд и прилегающие местности скоро обратили внимание на эти грандиозные закупки. Но у Пламенного были наличные деньги, и он всегда руководился правилом быстро наносить удары. Раньше, чем другие успели понять, в чем дело, он спокойно заключил немало сделок. В то время как его агенты скупали отдельные уголки и большие участки в самом сердце делового центра и большие пространства земли для постройки фабрик, Пламенный добился льгот в городском совете, наложил руку на две неудачливые водопроводные компании и восемь или девять линий городских железных дорог, захватил реку Окленд и прибрежную полосу бухты для своей системы доков. Уже много лет прибрежная полоса была предметом судебного спора. Пламенный взял быка за рога: он выкупил землю у частных владельцев и в то же время арендовал ее у отцов города.
К тому моменту, когда Окленд стал обращать внимание на эту небывалую деятельность в таком крупном масштабе и старался угадать, к чему она ведет, — Пламенный тайком купил главную республиканскую газету и главный демократический орган и храбро перебрался в свою новую контору. По необходимости контора была поставлена на широкую ногу, занимая четыре этажа единственного современного конторского помещения в городе — и единственного дома, которому, по мнению Пламенного, в будущем не грозила сломка. Тут были десятки отделов и сотни клерков и стенографисток.