День похищения
Шрифт:
Как только такси остановилось у клиники университета Йонин, Мёнчжун тут же выскочил из машины и на всех парах помчался ко входу. Он мотался по площадке лифта туда-сюда, все время с раздражением поглядывая на табло индикатора, где не спешили меняться этажи. Постоянное движение выдавало его нервозность снаружи, пересохшее горло – внутри. Казалось, что он вот-вот расплачется. Сердце разрывалось на части, как только Мёнчжун вспоминал, что его Хиэ лежит сейчас совсем одна, а к ее горлу подсоединены шланги толщиной с руку. Да, возможно, он жил неправильно, но почему за его грехи приходится расплачиваться дочери? Ведь даже в суде дети за преступления родителей уже давно не отвечают…
Мёнчжун зашел в лифт, нажал на восьмой этаж. Глубоко вдохнул-выдохнул, грудь его поднялась-опустилась, и в этот момент с его лица исчезло выражение заботливого папашки, трясущегося над своей ненаглядной дочуркой. Взгляд стал безразличным, ничего не выражающим. Мёнчжун достал заткнутую за пояс кепку, натянул поглубже. А через несколько секунд вышел из лифта и вел себя так спокойно, что никому и в голову не пришло бы, что это тот самый человек, который только что сломя голову забежал в клинику. Выйдя из кабины, он прижался к стене и осторожно вытянул шею. Сестринский пост находился не прямо напротив лифта, а чуть в стороне. Сейчас там дежурила старшая медсестра – она как раз говорила по телефону. У сестры была выдающаяся квадратная челюсть, которую она во время разговора сильно задирала вверх – градусов на 30. Ну почему сегодня именно ее смена? Стоило только представить, как она дико орет и яростно щурит глаза, – и у него по коже пробегал мороз.
– Прошу прощения…
Мёнчжун повернулся на оклик, раздавшийся у него за спиной, – женщина лет пятидесяти в медицинской маске катила перед собой тележку с огромным ворохом больничных пижам. Глаза Мёнчжуна заблестели.
– Нет, пока не можем дозвониться… Да… Уфф, хорошо, я схожу.
Положив трубку, старшая сестра недовольно поджала рот. Она никак не могла связаться с опекуном малолетней Ким Хиэ, который уже несколько месяцев не оплачивал больничные счета, и теперь сумма задолженности достигла двадцати миллионов вон. Выдворить девочку из больницы они не могут – их бы за это с грязью смешали, мол, «а как же гуманность? а как же права человека?». Так что, можно сказать, в этом плане ему повезло. Но был еще один момент: им надо было сообщить отцу ребенка очень важную информацию, а с ним никакой связи… «Ну что за человек! Ему бы в такой ситуации самому за нами бегать, извиняться, просить подождать и обещать все выплатить, а этот даже трубку брать не изволит!» Сестра поцокала языком и автоматически проверила, кто там идет по коридору: то была женщина из частной прачечной, везущая пижамы.
– Добрый день!
– Да-да. – Кивнув прачке, медсестра вернулась на пост, взяла табель со стола и тяжко вздохнула: начальство поручило ей самой сходить в палату и проверить, вдруг опекун девочки сейчас там…
Пристроившись за тележкой с пижамами, Мёнчжун ухитрился не попасться на глаза медсестре. Конечно, женщина из прачечной смотрела на него с изумлением, ну и пусть – он отвернулся от нее и прошел в нужное крыло. Вот она, палата № 803: двухместная, с аппаратом ИВЛ. Понятно, что обычная палата на шестерых стоила бы гораздо дешевле, тут и сравнивать глупо, – но Хиэ самостоятельно дышать не могла и без ИВЛ ей было не обойтись. Мёнчжун каждый день вставал ни свет ни заря, шел на биржу поденщиков, всю неделю работал как проклятый, и все, что зарабатывал, уходило на то, чтобы посуточно оплачивать пребывание дочки в больнице. Но отрицательный баланс на его счете все рос и рос.
Он осторожно приоткрыл дверь. В одной палате с Хиэ лежала 70-летняя бабка, но сейчас ее что-то не было видно. Видимо, повезли на обследование – там, где раньше стояла кровать, сейчас было пусто. Бабка эта практически не приходила в сознание, и тут всякому было понятно, что ее смерть уже маячит где-то неподалеку. Обычно в соседи Хиэ
Увидев Хиэ, рядом с которой никого нет, он чуть не разрыдался, но все-таки взял себя в руки, вспомнив ее слова: «Мужчины не плачут, нужно терпеть», – ей частенько приходилось это повторять, ведь он, по сути, был очень слабовольный человек.
– Хиэ…
Свисавший с кровати мочеприемник давно не опорожняли – мешок был заполнен настолько, что аж раздулся. Поскольку не с его финансовым положением было нанимать сиделку, Мёнчжун поручил бывшей жене ухаживать за дочерью, пока сам он будет заниматься задуманным ими похищением. А она вот как ухаживала… И ведь ничего особенного не требовалось: в коме человек не капризничает, не ноет. Мыть, кормить, дезинфицировать палату тоже не надо – все это делали санитарки. Хеын оставалось просто немного присмотреть за своим же ребенком. Но мать у Хиэ была именно такая: другие люди и их проблемы ее нисколько не волновали. Пусть даже если эти «другие» – ее собственная дочь.
Мёнчжун оглядел палату – под кроватью стояла продолговатая мужская утка. Нужно перелить мочу в нее, а потом отнести в туалет. Он отсоединил катетер, открыл клапан и поднес к утке. Жидкость, будто едва дотерпев, тугой струей ударила в судно.
– Вот же как хорошо пописала…
Мёнчжун всегда так говорил, когда видел, что она облегчилась: ведь если есть продукты жизнедеятельности, то, значит, пока есть и жизнь.
– Ох ты ж…
Моча, заполнив все судно, полилась через край. Он посмотрел на пакет – там оставалось еще много. Надо быстрей закрыть клапан, но обе руки были заняты: одной он держал катетер, другой – утку, поэтому все, что ему оставалось, это просто созерцать, как желтая жидкость растекается по полу. Не выпуская утку из рук, Мёнчжун еще раз оглядел палату – может, найдется чем вытереть лужу…
И надо же – именно в этот момент он услышал звук приближающихся шагов. Звук становился все громче и громче, пока не замер ровно напротив их палаты. Вместе с ними замерло и дыхание Мёнчжуна. А заодно и пульс. Вытаращенными глазами, чуть не выкатывающимися из орбит, он смотрел на маленькое окошко в верхней части двери – там, за непрозрачным стеклом показалась знакомая квадратная челюсть.
– А, вы, наверное, пришли вещи забрать?
– Да, мы хотели перенести их в траурный зал.
– Крепитесь. Мы скорбим и молимся о том, чтобы ее душа покоилась с миром.
Так… судя по всему, та бабка по соседству с Хиэ все-таки приказала долго жить. Но Мёнчжуну сейчас было точно не до скорби и переживаний – ему бы спрятаться самое время… В который раз он оглядел палату. В туалет? Опасно, там его точно застукают. На полу же пролитая моча, захотят ее вытереть – обязательно в туалет зайдут. От стресса он ухитрился расслышать, как кто-то уже прикасается к ручке двери: нервы натянулись до предела, в горле встал сухой ком. Если его увидят, то обязательно заставят подписать документы на выписку Хиэ, поэтому его тело привычно распласталось в полете как раз в ту секунду, когда дверь открылась и в палату вошла старшая медсестра с еще одной женщиной, судя по всему – дочерью почившей бабки.
– Это что еще такое?!
Лужа на полу, отсоединенный катетер… Медсестру аж перекосило. Кто-то криворукий отсоединил сборный мешок и не закрыл клапан. И ладно еще мочу разлили, но открытый клапан – это серьезное нарушение, ведь через него может проникнуть вирусная инфекция… Сестра покачала головой.
– Это кто-то из посторонних, наш персонал такого допустить не мог. Сейчас уберем.
Она наклонилась, чтобы закрыть клапан, – и напоролась на взгляд Мёнчжуна, скорчившегося под кроватью.