День полнолуния

Карпович Ольга

К тому же были ведь и другие факты. То, как вела себя моя программа, например. Разработанная в секретных компьютерных лабораториях ФСБ, она, конечно, неподвластна была обыкновенному гражданскому специалисту. Но вот вступить в конфликт с установленной им же самим программой попроще, конечно, могла.

И, наконец, оставался вопрос, почему в тот вечер Володя так поздно был в офисе. Ведь я сама тогда явилась туда с определенными целями.

Итак, что же из всего этого следовало? То, что Володя сам мог быть причастен к покушению на главу региона, я отмела сразу.

Это была слишком мелкая сошка, никаких личных счетов с Асланбековым у него быть не могло, а на сумасшедшего фанатика айтишник никак не походил. Но вот если определенная группировка, заинтересованная в смерти главы, заплатила ему, чтобы отвести от себя подозрения и оставить следы, свидетельствующие о причастности к этому делу Тимура, все сходилось. Разумеется, опытному специалисту ничего не стоило поставить в компьютер Тимура вирусную программу, считывающую пароли, узнать реквизиты его банковских карт, а затем в удобное время сделать перевод с его компьютера и его карты – не основной, конечно, но вполне недвусмысленно связанной с его фамилией – нужному человеку. И все, дело сделано. Подозрение неминуемо падало на Тимура.

В висках у меня застучало, а к щекам прилила кровь. Всю сонную одурь с меня как рукой сняло. Я была словно гончая, почуявшая след зверя, на которого так давно охотилась. Мне не терпелось броситься в погоню, нагнать его, вгрызться в холку. Меня переполняло нетерпение и какая-то отчаянная сумасшедшая радость от того, что теперь уже ясно было – это не Тимур! Он невиновен. Ему ничего не угрожает. И отведу от него беду я, снова я.

– Что с тобой? – донесся до меня наконец голос Тимура. – Ты меня слушаешь?

– Да-да, Тимур Ахметович, извините, – закивала я.

Конечно же, мне нельзя было себя выдать, нельзя было рассказать Тимуру о своем открытии, об этом озарении, внезапно посетившем меня после нескольких месяцев работы, столь же напряженной, сколь и бесплодной. Теперь мне оставалось только действовать – и скорее, пока генерал Голубев там, в Москве, в нетерпении не отдал приказ.

Именно это я и сделала – в тот же вечер я связалась с Москвой и сообщила о своих соображениях. Сердце мое глухо колотилось, когда я ждала ответа от Голубева. Ведь он мог успеть отдать приказ, не дожидаясь моего вердикта. Я отрапортовала о полученных мною данных и замерла в ожидании.

– Вот, значит, как, – раздумчиво проговорил Голубев. – Ты уверена?

– Абсолютно, – подтвердила я.

– Ну что ж… – прогудел Голубев. – Раз так, будем брать этого субчика. А фигурант наш пусть пока живет спокойно. И за тебя, дотошную нашу, Аллаху своему молится.

И я зажмурилась, чувствуя, как постепенно отпускает напряжение, державшее меня в тисках все эти месяцы. Тимуру ничего больше не угрожало…

А дальше… Дальше все произошло, как и положено было, стремительно и незаметно. Айтишник Володя просто исчез. В пятницу вечером вышел из офиса, направляясь на загородную дачу к друзьям. Но на застолье не появился. Словно бы просто испарился по дороге. Как не было.

Куда он пропал, не знал даже сам Тимур. В офисе

поизумлялись немного, построили предположения. Кто-то вспомнил о том, что у Володи была симпатия в соседней республике, и предположил, что он уехал к ней. Кто-то сказал, что он, возможно, пустился в загул. Никому и в голову не могло прийти, что к этому времени Володя находился уже на Лубянке.

Вскоре в управлении появился новый айтишник – мрачноватый сутулый парень с дурным запахом изо рта. И постепенно о Володе забыли. Я же… Я иногда поглядывала во время работы на Тимура, и меня словно волной захлестывало облегчение от того, что он оказался невиновен. Что я опять успела вовремя во всем разобраться.

А через две недели после того, как все было кончено, со мной связались из Москвы. И я вздрогнула, услышав среди помех связи свой многолетний позывной.

– Лейла!

Слово это на арабском означало «ночь». Сейчас уже и трудно было вспомнить, кто и когда выбрал мне его в качестве позывного. Однако все эти годы это слово было для меня сигналом, знаком того, что нужно сосредоточиться и мгновенно переключиться в рабочий режим, где бы я ни находилась.

– Слушаю, – отозвалась я.

– Ты там, друг мой, сворачивайся, миссию свою ты выполнила, – продолжил генерал Голубев, переходя на свой обычный неофициальный тон. – А у меня для тебя есть новое задание.

– Какое? – спросила я. Голос внезапно осип, и из горла вырвался лишь какой-то сдавленный писк. Я кашлянула и повторила громче: – Какое?

– В Турции намечается заварушка… – туманно отозвался Сергей Петрович. – Детали при личной встрече. Через три дня жду тебя в Москве, друг мой. Сошлись на семейные обстоятельства, увольняйся и прилетай.

– Но как же… – начала я.

В голове у меня вихрем взметнулись мысли о незавершенных делах, недописанных заметках и комментариях, о том, как Тимур, улыбаясь, говорил, что хочет организовать в офисе корпоративный праздник по случаю прихода весны. Конечно, ясно было, что для ведомства, в котором я служила, все это не могло являться отговорками. Наверное, я просто цеплялась за эти недоработанные, незавершенные дела, чтобы найти хоть какой-то предлог задержаться в Сунжегорске. Задержаться рядом с Тимуром.

Чтобы не думать о том, что мне придется попрощаться с ним и не слушать больше его рассуждений обо всем на свете – службе, войне, мире, жизни, проникаясь его мыслями и составляя из них связные тексты. Не будет мозговых штурмов и забавных эпизодов, возникающих в любой работе. Никогда больше я не увижу, как он в гневе гремит на кого-то по телефону, а потом срывается с места так, словно в данный момент в мире ничего нет важнее. И как улыбается, видя дочек, и лицо его мгновенно меняется, смягчается, а глаза наполняются теплом. Никогда больше он в минуту растерянности не попросит меня, скупо и сдержанно, посидеть с ним рядом, словно испуганный ребенок. А я… Я не смогу больше тешить себя мечтами о мирной спокойной жизни рядом с ним. Мечтами заведомо несбыточными, но от того, возможно, только более сладкими.

Конец ознакомительного фрагмента.