День рождения Буржуя - 2
Шрифт:
– Иди ты!
– Гиви от удивления едва не уронил коньяк.
– ты что же в голодной эмиграции научился бумагу жрать?
Артур страдальчески поморщился:
– Темный ты, Гиви, как шахтер. Что, про марки не слышал, что ли? Ну ЛСД!
Гиви мгновенно подобрался и громогласно напустился на Артура, причем в его речи впервые проявился грузинский акцент:
– Чего?! Ты в мой дом с наркотиками пришел?!
– Ой, только не ори, я тебя прошу. Элитных физкультурников распугаешь.
– Слушай, ты, простой брюссельский парень. Ну-ка живо спрятал свою мерзость!
Артур поспешно спрятал марку, но не удержался от замечания:
– Если хочешь знать: ЛСД - наркотик легкий. Так, сознание расширить...
– Такое сознание, как у тебя, лучше не расширять. Последний раз спрашиваю: коньяк будешь?
– Ну буду, буду, успокойся. Букет хоть нежный?
– Че-его? Какой еще букет?
– Ладно. Наливай. Элитный ты наш.
Минут через пятнадцать наметилась расстановка сил. Гиви наливал себе коньяк фужерами и частил, хотя удар держал хорошо - был весьма весел, но далеко еще не пьян. Артур же микроскопическими дозами цедил все тот же первый бокал.
– Ну признавайся, признавайся, - требовал развеселившийся Гиви, ты и правда по этим самым Брюсселям шатался? Или, может, возрождал великое дело проституции каком-нибудь Крыжополе, а?
– Перестань, Гиви. Я кто такой, по-твоему? Я, Гиви, - человек третьего тысячелетия!
– Ага, - хохотнул Гиви.
– Гостья из будущего.
– Да хватит ржать. Я серьезно. В наше время главное - познать себя.
– Да что тебя познавать-то, Артурчик. Ты весь как на ладони: хлипкий, западлистый, в бабьем прикиде... За что тебя люблю - сам не понимаю.
– Я, между прочим, серьезно говорю. Так вот, я - натура артистичная, тонкая, так?
– Да уж не гренадер!
– Психологию девок вообще никто лучше меня не знает, - несмотря на реплики партнера, гнул свое Артур, - вкус у меня утонченный. Скажешь, не так?
– Я помолчу лучше, - не стал обижать его Гиви.
– Вот я и решил, - Артур на секунду замолчал, а потом торжественно объявил: - Пора мне заняться модельным бизнесом!
– Модельки, что ли, будешь клеить, - уже откровенно расхохотался Гиви.
– Ладно, не кривись, не кривись. Не в лесу живу, понимаю, о чем речь. А кого в модели-то наберешь - шалав своих безработных? Вот это зрелище будет! Артур и его команда.
– Я, Гиви, - художник, - не обращая внимания на насмешки, продолжал Артур.
– Я это только сейчас осознал. Мое призвание - красоте служить.
– Ну, Пикассо, давай еще по одной, - Гиви щедрой рукой разлил коньяк.
– За красоту!
– Единым духом опорожнив свой бокал, он смачно крякнул и вперил хитрые глазки в собеседника.
– Выходит, узнал про Буржуя и решил, что можно спокойно домой податься?
Вся манерность мигом слетела с Артура, он тут же позабыл о своем великом артистическом призвании. При упоминании имени Буржуя руки у лимонного дива затряслись, коньяк расплескался, и Артуру пришлось поставить бокал на стол. Гиви не без удовольствия наблюдал за этой переменой.
– Что узнал?
– хрипло проговорил Артур.
– Он что, еще не успокоился?
Гиви посерьезнел, и в голосе его прозвучала неподдельная печаль:
– Буржуй, Артурчик, навеки успокоился, царствие ему небесное.
– Иди ты!
– пораженный этой новостью, Артур не сумел скрыть облегчения. Он схватил со стола бокал и уже не чинясь опрокинул его в глотку. Ну, расскажи, расскажи...
– Да что рассказывать. Спалил заживо и себя, и жену с младенцем, и бабку. А может, помог кто... Темная история.
– С хорошим человеком этого бы не случилось, - с гаденькой улыбкой удовлетворенно заметил Артур.
– Ты не лыбься, не лыбься, - нахмурился Гиви.
– Буржуй человек был! Не тебе, юнисексу, чета. Борис его уважал, а значит, и я уважаю.
– Подожди, а Верунчик?
– вдруг вспомнил Артур.
– Да Вера-то в порядке. За Анатолием Анатольевичем замужем.
– За каким еще Анатолием Анатольевичем?
– Ну за Толстым. Только его никто так больше не называет. Он крепко поднялся - даже покойному Буржую и снилось.
– Что, в колясочке его возят?
– злорадно поинтересовался Артур.
Гиви устало вздохнул:
– Говнюком ты был, Артурчик, говнюком остался. И Брюссели не помогли. Анатолий Анатольевич, если захочет, тебя самого в колясочку усадит. В мой зал, между прочим, ходит, силу восстанавливает. Лучше сообрази: у тебя алиби есть?
– Какое еще алиби?
– насторожился Артур.
– А такое, мадмуазелька!
– хохотнул Гиви. Теперь была его очередь злорадствовать.
– Надежное. А то Толстый в самоубийство друга не очень-то верит.
– Да ты что, Гиви! Рехнулся, да? Я-то тут при чем?
– Голос Артура снова предательски задрожал. Будущий кутюрье украдкой извлек из лимонных складок марку и быстренько ее сжевал.
– Ладно, художник, двигай по-быстрому. Думаешь, я не видел, как ты свою бумажку-промокашку сжевал? Давай, поднимайся. Пока твое гордое сознание не расширилось. Чертиков будешь дома ловить.
Артур вскочил, направился к выходу, но на пороге нерешительно замялся. Жалобно взмолился:
– А ты ему не скажешь? Ну что я приехал. Не говори пока, ладно, Гиви? Я лучше сам. Позже... Ведь если сам, то подозревать глупо, так ведь?
– Ладно, не тряси грудями. Анатолию Анатольевичу настоящий убийца нужен, а не кто попало.
– Мерси, Гиви. Мерси боку!
– Ага, Гитлер капут.
– Гиви взял Артура за плечи и подтолкнул его к выходу.
– Двигай, двигай.
Свежие пепелища зарастают быстро. Прошел лишь год, а месте, где стояла хата бабы Кати, не осталось и следов страшной трагедии. Природа сделала свое, хотя и не без помощи рук человеческих: Толстый выкупил участок и нанял рабочих, которые расчистили пожарище, засеяли землю травой. И о том, что здесь случилось, теперь напоминали только четыре одинаковых обелиска с именами жертв. "Остання Катерина Юхимовна", "Коваленко Амина Ренатовна", "Коваленко Владимир-младший", "Коваленко Владимир Владимирович" значилось на гранитных плитах.