День рождения
Шрифт:
— Ты что-то хочешь сказать, Бори? — спросила мать.
Это свойство матери казалось Боришке чем-то сверхъестественным, и она никак не могла привыкнуть к нему. Вот и сейчас, когда она вошла, мать стояла спиной к ней и готовили, и она ей только сказала «целую!» и тут же пошла мыть руки. Лица ее мать не видела, по голосу не могла догадаться, что дочь что — то хочет сообщить или попросить. Она даже не повернулась, когда вошла Боришка, не взглянула на нее, а попробовала ложкой суп, и все же тотчас же почувствовала, что дочь хочет ей что-то сказать. Интересно, когда она тоже станет матерью,
С матерью Боришке всегда легче разговаривать, чем с отцом. Мать если даже и не понимала желание Боришки иметь новое платье и часто повторяла, что, по ее мнению, к Боришке очень идет матроска и что она, мать, когда была в ее возрасте, вообще не имела никакого выходного платья, а Боришка еще успеет одеваться по-взрослому, хотя бы выслушивала все, что говорила дочь, и не ругала ее. Деньгами, в общем — то, распоряжалась она. Когда отец работал в утреннюю смену, они всегда дожидались его к обеду, и у них было достаточно времени, чтобы поговорить друг с другом.
Боришка рассказала матери о своем плане. Мать молча выслушала ее. Боришка заметила, как облачко грусти затуманило ее лицо. Когда она наконец заговорила, голос ее звучал устало и отчужденно:
— Ты испортишь отцу праздник.
Чем же она его испортит? Ведь она не отцовские деньги тратит.
— Это большая сумма, Бори, почти семьсот форинтов. Это не то, что купить на один форинт мороженого.
Что за сравнение! Хорошо еще, что мать не сказала «нет», а только расстроилась, ну, это-то можно пережить, только ни в коем случае не спорить с нею, не спорить…
— Отец огорчится, — продолжала мать и, приподняв крышку, заглянула в кастрюлю, где варился картофельный суп. — Ты обидишь его. И дело не в деньгах, глупенькая ты моя девочка! Речь идет совсем о другом. Не делай этого. Не говори об этом! Обойдешься ты вполне без того платья!
Что ж, пусть и отцу будет хоть немного больно. Ей так было обидно в то майское утро, в ее день рождения… Лучше, пожалуй, перевести разговор на другую тему:
— Я видела, инженер приехал. Он не заходил к нам?
Мать ответила, что заходил, хотя не сказала, о чем они говорили; впрочем, это было неважно. Рудольф появится в поле зрения ее родителей только в последнем действии, а во время увертюры и в начале спектакля основными действующими лицами будут лишь Сильвия и она.
— Одень фартук, дочка!
Фартук! Как она ненавидит его! Постепенно ей стали постылы и обеды, потому что после них надо мыть посуду, противные жирные тарелки… Разве могут быть после этого хорошие руки, сколько ни отмывай их потом в мыльной пене?
Мать включила радио. Передавали музыку из оперетт, однако лицо ее по-прежнему оставалось печальным. Повязавшись платком, она сказала:
— Взгляну, не перестал ли валить снег…
Боришке почему-то вспомнилась Ютка, какой она ее только что видела, — бегущая, с развевающимися волосами, с корзиной для угля, поднимающая оброненные грузчиком брикеты. «Мне следовало бы выйти и посмотреть на снег, а не маме, — подумала Боришка, — но, с другой стороны, мама ведь уже привыкла, а на мне сейчас этот идиотский фартук. Сильвия сказала, чтобы я не разгуливала по дому, одетая, как маленькая девочка, а то, чего доброго, еще Рудольф увидит меня в таком виде…»
VIII. Холодный поцелуй и конверт из плотной бумаги
Отец вернулся домой явно не в духе.
В другое время он наверняка воздал бы должное красному от паприки картофельному супу, приправленному сметаной, а сейчас ел без всякого аппетита, и чувствовалось, что когда похваливал суп, то сделал это исключительно для приличия. Бори мыла посуду с такой поспешностью, точно ее кто подгонял. Обычно мать с отцом после обеда еще некоторое время оставались за столом и беседовали. Боришка надеялась, что, может быть, мама воспользуется этим и расскажет отцу о намерении дочери купить себе платье и тогда все само собою решится, ей не придется говорить об этом — можно будет прямо побежать к Сильвии. Однако мать молчала, и Боришка с тяжелым сердцем ходила мимо них туда и сюда по комнате. «Нет, это просто ужасно, как мама умеет усложнять любое дело! Да и я дура набитая! Не могу решиться сказать все, как есть…»
Бори, чтобы чем-нибудь заняться, решила привести в порядок ногти и поставила на плиту кастрюльку с водой. А отец и мать всё сидели за столом. Боришке порою казалось, что они и без слов хорошо понимают друг друга, хотя отец листал газету и пробегал заголовки, а мать сидела и размышляла, массировала свои изуродованные ревматизмом пальцы: болезнь особенно давала себя знать при перемене погоды.
— Какая-нибудь неприятность на работе, Карчи? — спросила наконец мать.
«С чего это маме пришло в голову?» — подумала Бори. Отец, не отрывая глаз от газеты, пробурчал что — то нечленораздельное, совершенно непонятное для Бори, но вполне понятное матери.
— Тебе нагрубили?
— Нет, не мне, Петеру.
Отец последнее время работает в паре с дядей Петером, кондуктором на его машине.
— Хулиган один… Поневоле здесь злость возьмет… — проговорил отец.
Бори сняла кастрюльку с газа, опустила в воду пальцы.
— Молокосос! Надо бы мне вышвырнуть его и навести порядок…
«Боже, никогда не угадаешь, как надо правильно поступить!.. У этих взрослых предубеждение против молодых; по их мнению, мы всегда не правы». Мать перестала разминать пальцы и положила ладонь на руку отца. Родители замолчали. «Надо же, — восхищалась мысленно Боришка, — они даже молча ведут беседу. Вот и сейчас мама успокаивает его. А ведь каким мрачным пришел…»
Неожиданно отец в упор посмотрел на Боришку; та даже уронила ножницы с колен.
— Ты сегодня опять перебегала через улицу на красный свет?!
Боришка покраснела до корней волос и смущенно пробормотала что-то в свое оправдание. Как ужасно, что он заметил ее! Отец вообще очень боится за них, и в данном случае он, конечно, прав, потому что на мостовой легко может сбить машина или троллейбус. Но как ей не везет — надо же! — заметил именно сегодня! Боришка не решалась взглянуть на отца. Ей было очень стыдно. Она была дочерью водителя троллейбуса; с самого раннего детства ей прививали правило, что нельзя перебегать через улицу на красный свет. Но главная беда была еще впереди: отец сказал, что видел ее вместе с Сильвией.