День рождения
Шрифт:
Она захлопнула дверь. Стук закрывающейся двери глухо прозвучал на лестничной клетке, точно предгрозовой удар грома.
IX. В тот же вечер
Когда Боришка убежала к тетушке Тибаи, мать встала и снова повязалась платком.
— Этот проклятый снег! — проговорил отец. — Тоже забота на твою голову. Давай я пойду. — Он взял из рук матери метлу и провел ладонью вдоль по палке. — Нужно будет чем-нибудь обмотать ее здесь, наверху, а то натрешь себе мозоли на руках, — озабоченно сказал он.
Мать посмотрела на ладони. В своей жизни она столько работала, что у нее уже не
— Для меня, Штефи, твои руки всегда красивы, — проговорил он громче обычного, и глаза его блеснули. — А другому, думаю, ты не собираешься нравиться… Словом, садись и отдыхай! Ты сегодня вдосталь наработалась.
«Если говорить об этом, то и ты тоже», — подумала мать и снова уселась рядом с плитой.
Внимательность и заботливость Карчи всегда доставляли ей радость, а ведь жизнь их началась далеко не безмятежно. Когда они поженились, у них гроша ломаного не было за душой. И все же Карчи всегда был добр и нежен к ней, несказанно добр…
Карой Иллеш быстро зашагал по холодному вестибюлю. «Ну и погодка! — подумал он, выйдя на улицу. — Ни черта не видно. Запросто можно заплутаться. Ишь какая пурга!»
Троллейбус пробирается словно на ощупь. Не позавидуешь в такой час водителю. Сейчас где-то на его маршруте продирается сквозь снег Янчи Келемен. Бедняга! Какая огромная ответственность — вести в такую погоду машину! Да еще пешеходы то и дело перебегают через дорогу. Водителю трамвая все же легче. Как-никак вагон гремит, звенит. А «тролли» катится неслышно, так, что, если зазевается пешеход, быть беде.
«Тролли» бегает в тапочках», — сказала как-то Ютка Микеш, когда была еще маленькой. Он как сейчас помнит, как девочка, сказав эту фразу, подняла вверх свое маленькое умное личико. Ему всегда нравилась Ютка Микеш, и он всегда был рад, когда она заходила к ним. Интересно, что бы пожелала для себя в подарок Ютка? «Наверное, попросила бы для своей бабушки шубу или путевку в санаторий», — думал он, сметая с тротуара снег. И вдруг — легка на помине! — откуда ни возьмись, и впрямь появилась Ютка. Карой Иллеш помахал ей рукой и окликнул ее, но ветер заглушил его слова. Ютка забежала в их парадное, и он решил, что она сейчас больше уже не появится, но через минуту, не более, Ютка вернулась, сложив, в уголке парадного покупки, сделанные ею. Она потянулась к метле:
— Дайте мне, дядя Иллеш. Вместо физкультуры. Это же совсем не трудно. А вы идите домой. Метлу я поставлю на место, как кончу.
Иллеш посмотрел на улицу — мимо них снова неслышно проехал троллейбус. Потом взглянул на Юткины руки — она была в варежках, вполне пригодных для работы.
— Нет, серьезно, — повторила Ютка. — Это же легкая работа.
Она была ростом ниже Боришки, наверное, на целые полголовы. Со своими по-детски короткими кудряшками она казалась не старше двенадцатилетней. И, однако, Ютка понимает, что он устал и только потому вышел на улицу, чтобы избавить жену от необходимости работать на таком холоде. Да, вот Ютка понимает, а Бори — нет. А Штефи щадит ее, оберегает от всякой работы, все ссылается: достаточно, мол, того, что она сама с детства только трудилась и трудилась… Но имеет ли он право принять от ребенка такую помощь? Ведь она и физически слабее Боришки, и питается не так, как его дочь, хотя сама ведет хозяйство… Ютка почти силой отняла у него метлу и, пританцовывая на тротуаре, начала сметать на мостовую снег. А Бори наверняка постеснялась бы подметать улицу — посчитала бы это зазорным для образованной девушки. «Что-то все же творится с Боришкой, — с горечью подумал отец, — а Штефи легко к этому относится. Самое главное для нее, чтобы доченька, не дай бог, не заплакала. В чем-то мы с матерью ошибаемся, в чем-то очень важном… Как красиво надают снежинки! И сколько людей сейчас на улице! Морозит! На проезжей части уже скользко. И как бесшумно движется этот троллейбус, просто страшно».
Ютка вернула метлу, да еще «спасибо» сказала, и, не дожидаясь ответа, прошмыгнула мимо него. Иллеш взглянул на освещенное окно четвертого этажа: у Ауэров горел яркий свет, за оконными занавесками нового жильца ярко светила большая люстра; у тетушки Тибаи мерцал розовый свет — там сейчас Бори.
По-настоящему Боришке не к Тибаи надо было бы проситься в гости, а предложить отцу свою помощь — убирать снег. Снова защемило ему сердце от горечи и разочарования.
Когда Карой вернулся домой, Штефи уже стояла одетая в пальто и доставала из шкафа платок на голову.
— Пробегусь по магазинам, — проговорила мать. — Я вспомнила: ведь сегодня все открыто до девяти вечера.
— Сходи, — мрачно ответил Иллеш, все еще думавший о Боришке и Ютке Микеш.
— Хочу, Карчи, купить что-нибудь и себе, побаловать и себя немного. Имею же я право?
Разумеется, Штефи так много работает. И что за странный вопрос? Отец улыбнулся, подумав, что порою Штефи бывает таким же ребенком, что и Боришка. А вообще это что-то новое. До сих пор она никогда не покупала подарков самой себе.
— Ну что? Уговорились? Что бы я ни купила, тебе должно понравиться?
— Конечно!
Иллеш полез было в карман за кошельком, чтобы дать ей денег, но мать остановила его:
— Я же сказала: сама куплю и сама расплачусь. А ты если что захочешь сам купить — пожалуйста, это будет твой подарок.
Мать рассмеялась. А Карой Иллеш подумал о том, какое у нее будет лицо, когда она распакует стиральную машину. Больше не придется ей гнуться над корытом, бегать греть воду и обливаться потом. Такого сюрприза Штефи от него, конечно, не ждет. Машина пока стоит преспокойненько у соседей. В квартире Годы.
— Ну ладно, я побежала, — проговорила мать. В дверях она еще раз переспросила, не рассердится ли он, если она купит что-нибудь себе.
— Что за странный вопрос? — рассмеялся отец. — Ведь ты же знаешь, что я буду только счастлив, если ты наконец купишь что-нибудь и для себя. Нельзя же все деньги тратить на одну Боришку. Купили ей две ночных сорочки, и достаточно. Так нет же, ей нужно дарить еще и третью, голубую, только потому, что она, видите ли, очень идет к ее светлым волосам.
В квартире было тепло, тихо и уютно. Отец читал и курил, порою отщипывая кусочки от кренделя.
Но на душе у него было что-то не очень спокойно. Карой Иллеш любил, вернувшись домой, сидеть в кругу семьи. Цила вот уже три года замужем, но и до сих пор он не мог забыть, как, бывало, она бросалась навстречу ему, когда он приходил домой. Сейчас же он с грустью подумал о Боришке, вспомнив ее опухшее от слез лицо, опечаленный взгляд. Штефи, конечно, сумеет ее развеселить и утешить, даже и не заговорив с ней, одним только видом. Отец любил семью и бывал всегда в хорошем настроении, когда все были в сборе.