День Рожденья – Запрещамбель!

Смирнов Никита

– Но там котенок… – заплакала Саша Синичкина, закрыв лицо руками. Все ребята уже прилипли к стеклам и наблюдали за рощей. Хриплый лай был отчетливо слышен. Горшков стоял у кабины, водитель пожимал плечами:

– Не могу, учительница запретила. Не имею права…

– Тогда я щас стекло разобью! – Горшков сжал кулаки, он был настроен решительно. Дворняги обступили дерево, было ясно, что они голодны и очень злы.

– Да что вы сидите? – прокричал Горшков остолбенелым ребятам. – У меня рогатка есть! Открывайте!

Водитель вздохнул, вытянул из-под сиденья длинную железную монтировку, открыл дверь и, повернувшись, спокойно сказал Светлане Евгеньевне:

– Мы мужчины. И мы туда пойдем.

Они

вышли из автобуса. Две дворняги обратили на них внимание и двинулись навстречу. Горшков вытащил рогатку.

– План такой. Велик, бери пироги и кидай в сторону, отвлекай. Серега, прикрывай Велика. Камней захватите. А мы прорываться будем.

Антонов поднял с земли несколько увесистых булыжников, и вместе с Великановым они начали заходить сбоку. Зашвырнув несколько пирожков в траву, присели, держа камни наготове. Две собаки сразу же учуяли их, отделились и побежали искать пирожки, водя носами у самой земли. Рыжая разъяренно лаяла, скаля зубы. Она не думала уходить. Горшков, не сводя с нее глаз, заложил самый увесистый шар, прицелился и пустил шар прямо в облезлый бок. Шмяк! Дворняга взвизгнула, покатилась клубком, потом вскочила и ринулась прямо на него. В следующую секунду Горшков увидел ее пасть прямо перед собой. Бац! Это водитель огрел дворнягу по хребту, и она, воя, отлетела в сторону. Еще две побежали ей на подмогу, лая и щетиня загривки. Все трое ринулись вперед. Но тут Великанов с Антоновым развернули орудия и проявили чудеса меткости, осыпая собак градом камней и комьев глины. Троица остановилась, завертелась на месте, воя и скуля. Камни шмякали по бокам и спинам.

– Беги к дереву! – проревел водитель, и Горшков в два прыжка добежал до дерева и взлетел вверх по стволу. Он протянул руки к котенку, тот бесшумно мяукал, намертво вцепившись в ветку. Горшков кое-как отодрал его от дерева, и котенок с испугу так вцепился когтями в руку Горшкова, что у того выступили слезы от боли. Посмотрев вниз, он увидел, что ребята высыпали из автобуса и, на бегу хватая что попало с земли, швыряли в убегающих собак. Те улепетывали, только хвосты мелькали над прошлогодним сухостоем.

– Ты ранен? – спросила Саша у Горшкова, когда тот вошел в автобус, держа в руках завернутого в свитер котенка. На руке было несколько царапин.

– Ерунда. До свадьбы заживет.

Остаток пути было чем заняться. Промывали и перевязывали раны Горшкова, разглядывали котенка, придумывали имя, наперебой спорили, кто заберет его себе. Так и доехали.

IV

Усадьба началась высоким забором, за которым был самый обыкновенный лес. Приехавшие было размечтались, что в глубине леса их ждут норки хоббитов, или гномьи домики, или замок какого-нибудь мага или волшебника. Все оказалось проще: это был большой дом подковообразной формы, до которого еще надо было топать по дорожке. Топать предстояло около получаса по парку, Светлана Евгеньевна была сильно озабочена ориентированием на местности, боясь заблудиться. Пока он водила пальцем по карте, дети спокойно разбились на группки и, болтая обо всем на свете, зашагали по дорожке вперед. Заблудиться было решительно невозможно: дорожка была одна и привела их прямо к дому.

– Фе-е… Я думала, тут целый замок будет. А тут обыкновенный дом, – надула губки Поросенкова. – Ну или хотя бы пещера какая-нибудь.

– У моей бабушки в деревне такой же, – фыркнула Лейнеккер. – Ну почти такой. Светлана Евгеньевна, чего нам по этому пыльному дому бродить? Может, просто по лесу погуляем? Погода хорошая.

Светлана Евгеньевна уже и сама склонялась к тому, чтобы просто погулять по лесу часок и вернуться на автобусе обратно. Действительно, что интересного может быть внутри? А про писателей она

и сама расскажет. В общем, решено.

– Светлана Евгеньевна, давайте на минуточку зайдем? – это неразлучная троица Поросенкова-Шушкина-Дубовицкая подошли, держа на руках котенка. – Может быть, у них молоко найдется. Он голодный.

Котенок спокойно глядел агатовыми глазами, как бы подтверждая: да, нужно зайти.

Дом вначале показался необитаемым. Потоптавшись минуту, набрались смелости и потянули медную ручку двери. Дверь сразу же бесшумно отворилась и пригласила всех войти в просторный холл. Холл был светлым и широким, пол паркетным и чистым. Пахло чернилами. На пути вошедших громоздился нелепый письменный стол с конторкой. На столе стоял старинный письменный прибор с настоящей чернильницей, перьями и пожелтевшей бумагой. Крышечка чернильницы была открыта, как будто хозяин на минутку встал из-за стола и вышел на кухню за чашкой чаю.

Светлана Евгеньевна осмотрела прихожую и разок кашлянула, но никто не появился.

– А не так уж здесь и скучно. По крайней мере, на первый взгляд. Ой, какая портьерная ткань, какая вышивка… – подумала Светлана Евгеньевна и пошла щупать портьеры.

Дети, недолго думая, тоже разбрелись по залу, кто разглядывал картины на стенах (а на них был изображен хозяин: на рыбалке, за столом, на прогулке в лесу), Саша Синичкина фотографировала роскошную люстру. Все в комнате было интересным: потемневшие деревянные панели на стенах, статуэтки, африканские маски, туземные копья и щиты, тяжелые портьеры, резные перила на мраморной лестнице. Кто-то любопытный, уже попробовав кинжалы на остроту, ковырял обивочную ткань на стенах, пытаясь понять, чем она отличается от обоев у него дома. Конечно же, этим кем-то был Горшков. По дороге в усадьбу он проверил походное снаряжение. Новенькая рогатка и десяток шариков к ней, две шоколадки, перочинный ножик, лупа и охотничья зажигалка. Горшков был запасливым – а кто знает, чем может обернуться простая поездка…

– Ух ты! Чернила! Настоящие! Ребзя, а давайте чернилами писать?! В жизни не писал чернилами, – предложил Пляскин. Все сгрудились вокруг стола.

– Фи, у моего папы этих чернил – сто штук! – фыркнула Рита Дубовицкая. И еще всяких перьев и кисточек и ручек штук триста. Ну а бумаги так вообще полный дом.

– Он у тебя писатель? – осторожно поинтересовался Великанов.

– Он дизайнер. Рисует всякие красивые открытки и эти, как их… Гравюры.

– Бордюры! Дизайнеры на компьютере все делают. Перья – это каменный век, – усмехнулась Соня.

– Что ты понимаешь? У него есть компьютер, но он предпочитает все делать на бумаге. А на компьютере мама играет.

– Может, он не дизайнер, а художник? Светлана Евгеньевна, а в чем разница между дизайнером и художником?

– Даже самый лучший компьютер не всегда способен заменить руку художника, – подошла Светлана Евгеньевна. Она было набрала воздуха в легкие, чтобы ярко и красочно рассказать детям об этой разнице, а потом о Микеланджело, классицизме и барокко (она когда-то окончила с отличием художественную школу), но тут на лестнице мягко затопотали.

Быстрым шагом с лестницы спускался человек. Его странная наружность заслуживала того, чтобы рассказать о ней подробно. Человек был пушисто-рыж, пушистые брови прикрывали зеленоватые с хитринкой глаза. Круглое улыбающееся лицо украшали прероскошные усы, и когда он двигался, они будто плыли вперед него. Росту он был среднего, даже невысокого, одет в кургузый серый жилет. Отороченный, впрочем, воротником превосходного рыжего меха. Неопределенного цвета брюки, а на ногах… меховые тапочки.

Он моментально приковал всеобщее внимание, и только наблюдательный Великанов заметил, что люстра слегка покачивалась.