День счастья — завтра
Шрифт:
— Просто ты так долго не звонил. И я подумала, что ты меня бросил…
— Девочка моя… Что мне делать? Хочешь, я приеду?
Мне давно никто не говорил «девочка моя».
Когда мне было девятнадцать и у меня был мой первый серьезный роман, я объясняла своему семнадцатилетнему возлюбленному: «Я — твоя женщина». Он смаковал слово «женщина», и мы оба казались себе невероятно взрослыми.
— Скажи еще раз «девочка моя»! — попросила я.
— Девочка моя… Самая лучшая!
Может, встретиться со Стасом? Невозможно сидеть дома. А если позвонит Рома, то даже лучше.
Он предложил пойти пообедать. На «Веранду». Но я не видела никакого смысла сидеть со Стасом в ресторане. Пить я не собиралась. Мало ли, вдруг какие новости у свекра… Надо быть в нормальном состоянии.
Я сказала Стасу, что приеду к нему. Он обрадовался. Он расценил это как проявление моих чувств. Все мужчины — самоуверенные идиоты.
Рома не звонил.
Стас был очень мил. Он исполнял любое мое желание, заглядывал мне в глаза и говорил приятные слова.
Рома не звонил.
Мы всерьез обсуждали предстоящую семейную жизнь. Стас считал, что через год мы начнем ссориться. Я смеялась. Он наивно надеялся, что ему позволено будет со мной ссориться. Он надеялся, что через год я вспомню, как его зовут.
— Стас, ты меня любишь? — Я преданно заглянула ему в глаза.
Ямки на щечках стали нежно-розового цвета.
— А ты меня?
Я ответила шепотом:
— Мне кажется, да.
И удивилась: как же люди слышат то, что хотят слышать. Не скрытый в моем голосе смех, не равнодушную интонацию, а только одно слово: «да».
Стас обнял меня почти отечески.
— Девочка моя…
Я не стала настаивать на его признании. Пусть немножко почувствует свое превосходство. Пусть побудет мужчиной.
Позвонил Рома.
— У тебя все нормально?
Я уютно сидела на коленях у Стаса.
— В общем, да. Но мне надо с тобой поговорить. Я хочу тебе кое-что рассказать…
— Я через три дня буду в Москве, поговорим.
— Ты позвонишь?
— Да. Как Артем? Звонил?
— Да. Все нормально. Ром…
— Я спешу, Никита. Пока.
То, что я сказала Стасу в следующую минуту, было от чистого сердца.
— Я ведь вправду за тебя замуж выйду.
— Я знаю.
Я опять уехала утром. Пока Стас спал. Я даже хотела пойти на кухню, поесть квашеной капусты. Я люблю заводить традиции. Но всю капусту съели вчера.
Если уж я смирилась с тем, что когда-нибудь непременно умру, то почему бы мне не смириться с тем, что Рома меня бросил? Просто нужно принять это как неизбежное.
Глупо плакать из-за того, что все мы умрем.
А значит, еще глупее — из-за того, что меня бросил муж.
Когда стадо баранов ведут на живодерню, они ведь тоже, наверное, пока в дороге, занимаются своими проблемами; выясняют, кто сильней, делят овец… Бедняги. А разве это имеет какое-то значение?
Я стояла у себя в гардеробной. Перед зеркалом. Мы собирались пообедать на «Веранде».
Я взяла черную юбку. Положила обратно.
Надо молодиться. Я сняла с себя все бриллианты.
Неплохо.
Мы решили, что «Веранда» надоела, и поехали в «Red Bar» на Кутузовском.
Анжела рассказывала про свою подругу,
— Я не верю, что она их передаст, — говорила Анжела.
— Почему? Нормальная благотворительность, этим сейчас все занимаются. Я бы и сама передала деньги. Там такой ужас, в Беслане. — Катя развела в огромном бокале пиво со спрайтом, попробовала, добавила еще пива.
— Да потому что! — возмущалась Анжела. — Я бы тоже передала! А она — нет. Ни налоги не спишешь, ни в прессу не попадешь! Значит, зачем ей это? Только чтобы себе деньги забрать.
— Вот гадина, — подтвердила я.
— Вот-вот, — обрадовалась Анжела, — гадина! Вон Никита все время игрушки Артема в детский дом отвозила…
— С водителем отправляла, — поправила я. — И одежду тоже…
— Девочки, у меня одежды — полно… — задумалась Катя.
— А ты в комиссионный отнеси. У меня одна знакомая рассказывала, комиссионный называется «Мечта». Покупаешь Doice&Gabbana за $5000, а туда за двести отдаешь. А если пять костюмов, то уже тысячу получишь. — Анжела прикидывала в голове, сколько будет, если отнести в «Мечту» десять костюмов.
— Неплохо, — согласилась я.
— Конечно, две-три тысячи в месяц можно иметь. Плохо, что ли? Пошла в «Soho», себе новое платье купила, — Анжела заказала бутылку вина, — и в некотором роде благотворительность: студентки какие-нибудь мечтают в именных вещах ходить.
В «Red Bar» огромные окна. Из них видны огни Кутузовского проспекта. Как будто на самолете приземляешься. Ночью.
Я люблю смотреть на город сверху. Некоторым нравится различать дороги, дома… Или телевизионную башню. А мне нравится представлять людей, которые строили этот город тысячи лет назад. Я не вижу, во что они одеты, не различаю их лиц… Но их морщины и их улыбки, их мозоли и их мечты витают над городом, концентрируются в воздухе и наполняют своей энергетикой эти постройки, эти дороги и эту телевизионную башню. И меня. И моих подруг.
В дверях появилась Олеся.
И Олесю.
— Кто Олеське сказал, что мы здесь? — прошипела Катя, приветливо улыбаясь нашей приятельнице.
— Я. — Я вздохнула. Не люблю врать по мелочам.
— Девочки, привет! — Олеся была в длинной шубе, хотя снег еще не выпал. — Бедная Катечка!
Катя закатила глаза.
— Мне никогда не нравился Антон, — сообщила Олеся, усаживаясь.
— Ты ему тоже, — ответила Катя не очень вежливо, и я подумала, что напрасно не соврала Олесе.
— И у Никиты проблемы тоже, — продолжала Олеся, и я уже точно знала, что лучше бы я соврала. — Анжел, а у тебя что?
— У меня, Олеська, — любовь. Но ты нам лучше про себя расскажи. — Анжела закурила сигарету.
— Ты же антиникотиновый пластырь наклеила, — удивилась я.
— Ага, — кивнула Анжела, — просто заставляю себя курить. Вообще не хочется. Еле-еле до половины докуриваю…
Она с отвращением потушила Vogue с ментолом.
— У меня тут такой жених был! — сообщила Олеся, заказывая виски со льдом. — Депутат. Богатый, не старый! В меня влюбился с первого взгляда!