День состоит из сорока трех тысяч двухсот секунд: Рассказы
Шрифт:
На солнце почти сразу же стало жарко, хотя в тени еще было холодно. Джордж смотрел во все глаза на эту необычную землю, на причудливые валуны, разбросанные вокруг со времен какой-то доисторической судороги планеты.
Погибающие камедные деревья стояли среди мертвых стволов, как среди белых незахороненных трупов, оставшихся на поле брани. Снова Маутхаузен. Горы трупов. Джорджу хотелось ударить себя. Прорвалась жалость к самому себе, привычка чрезмерно все драматизировать. Деревья погибли не от злого умысла, а просто от небрежения, что было еще хуже. Им позволили умереть, разрешение умирать было пожаловано им всем. А те, что еще жили, пребывали в ожидании…
Джордж содрогнулся. Жизнь сама по себе была ценностью, и все в ней имело значение. Рядом с его ступней
И он в состоянии сделать это с такой легкостью, без малейших угрызений совести, потому что не имел возможности общаться с ними. Человек не может испытывать симпатии к муравью. Как несовершенна жизнь!
«Still stehen! Schweine!»
В первый и, без сомнения, единственный раз в жизни он стал отцом — отцом, когда ему давно перевалило за сорок. Это день особой значимости, день радости. А он здесь обдумывает планы мести. О, что же делать? Он обхватил голову руками и вдруг зевнул. Он очень устал. Когда человек подавлен, растерян, природа непочтительно и насмешливо решает все за него. Сунув руки в карманы, Джордж побрел обратно в город.
Если он расторгнет партнерство, придется отказаться и от дома. Но теперь он, пожалуй, слишком стар для тоннеля. Все придется начинать сызнова, с нуля. Будет ли это справедливо по отношению к Иде или Малькольму? Тут ему в голову пришла новая мысль. А что, если он ошибся насчет Билла? Ведь прошло столько лет. И за свою жизнь он слышал столько крика. Голоса путались, походили один на другой. Так всегда бывает. Голосовые связки не так типичны, как лица, и куда меньше возможностей различить их. Но в глубине души он знал: ошибки здесь нет.
Придется вернуть ружье. Надо же придумать — подарить ему именно ружье! Но как вернуть его, ничего не объяснив? Объяснение будет означать конец партнерству. Он должен либо все напрочь разрушить, либо оставить все как есть. Муравьи.
Десять минут спустя Джордж был у дома. Он взглянул на свой дом: нечто, возникшее из ничего. И увидел в окно подушку на диване, хранившую еще след его головы. Он отворил парадную дверь. В холле стояла сверкающая новенькая коляска. Между колесами все еще висел ярлычок с ценой. Он услыхал шорох у себя за спиной. Ух ты, перед дверью, виляя хвостом, навострив уши, поводя добрыми, лихорадочно горящими глазами, стояло рыжее привидение — один из великого множества бродячих псов Билли-ванги, вечно гонявшихся за машинами по главной улице.
Джордж считал этих псов несносными.
— Погоди-ка, — сказал Джордж и принес ему с кухни изрядную порцию еды.
В одиннадцать он пошел в «Золото Рейна», сопровождаемый рыжим привидением. Вскоре явился Билл, осунувшийся, присмиревший.
— Эта история обойдется нам в тридцать фунтов штрафа, — сообщил он. — Да еще могут предъявить обвинение в словесном оскорблении и угрозе насилием. Ну и пусть, если б мне снова представился случай, я бы все повторил этим мерзавцам на том же языке.
— Этим Schweine, — ответил Джордж по-немецки.
— Ja, ja, Schweine. Schweinehunde [26] ,— рассеянно ответил Билл.
Джордж продолжал говорить по-немецки.
— Прямо гестапо, — сказал он.
— Genau. Die selbe Mentalit"at. Dass die Australische Regierung hier so etwas erlaubt! [27]
— Их везде хватает, — сказал Джордж снова по-немецки, — и в полиции, и вообще. Суть не в мундире, суть в складе ума. Есть созидатели и разрушители. Господа и рабы. Подчиненный может быть господином, а начальник — рабом; точно так же в полицейском может скрываться добрая душа, а человек, о котором ничего такого и не подумаешь, окажется сущим полицаем. Все зависит от склада ума.
26
Да. Да. Свиньи. Свинские собаки (нем.).
27
Точно. Тот же склад ума. И как только австралийское правительство их отсюда не вышибет! (нем.)
— Да, пожалуй, в этом что-то есть, — пробормотал Билл и вдруг быстро поднял на него глаза, в которых мелькнуло затравленное выражение. — Почему мы говорим по-немецки? — спросил он.
— О-о, сам не знаю… Сила привычки, надо полагать.
— Сила привычки?
Нервно моргая, Билл жадно всматривался в лицо Джорджа. И вдруг стал удивительно жалким, до того сильно угадывалось в нем желание нравиться. Каждый жест его был взяткой — и ружье, и шнапс, — очередным взносом в погашение долга.
— Да, — подтвердил Джордж, — сила привычки. Я скоро вернусь. Схожу в банк.
— В банк?
Но он молча покинул Билла, чувствуя на себе взгляд, которым тот провожал его сквозь окно ресторана. После недолгого посещения банка он купил букет цветов и отправился в больницу, все так же сопровождаемый собакой.
Швейцарские часы
Подобно многим другим итальянкам, обделенным замужеством, Пия Чиантелла бежала от реальных и воображаемых бед своей родины за границу, надеясь устроить жизнь где-нибудь в ином месте. Человек слишком сентиментальный, чтобы ожесточиться, она работала в Париже приходящей прислугой в доме французского банкира мосье Петисьона, который проявлял безразличие к большей части ее достоинств — ему просто было некогда изучать их, — но ценил ее честность, качество, к которому банкиры чрезвычайно чувствительны, особенно когда речь идет о наличных деньгах на мелкие расходы и несущественных проявлениях доверия.
С приближением рождества семья Петисьонов начала, как обычно, готовиться к переезду в свой шале [28] в Швейцарии, новое и весьма вульгарное строение, рожденное плодовитым воображением самого мосье Петисьона, который, как и большинство людей, добившихся всего в жизни собственными силами, полагал, что разбирается в архитектуре куда лучше тех, кто специально обучался ей. Шале стоял на сумрачном склоне горы, нависшей над залитой солнцем деревней, и выглядел на средневековый лад надменно и враждебно, оживленный лишь щедрой порцией модернистских украшений из кованого железа на фоне розовой — в духе Средиземья — штукатурки и панелей соснового дерева да участком, усеянным безобразными гномами и карликами из раскрашенного камня, чудовищными стилизованными кроликами и гигантскими белками.
28
Шале (франц.) — сельский домик в швейцарских горах.
Мадам Петисьон принадлежала мысль взять с собой на этот раз Пию — как с целью поощрения, так и имея в виду взвалить на нее большую часть тяжелой работы по присмотру за четырьмя буйными отпрысками, которых банкир произвел на свет чуть ли не по недосмотру среди всех своих разнообразных дел. Мосье Петисьон тотчас согласился, и за несколько дней до рождества караван покинул Париж: дети и Пия отправились скорым поездом, мосье и мадам Петисьон в своем «кадиллаке» с шофером.
В первый день, проведенный в горах, дети оказались всецело предоставлены попечению Пии, которой помогала лишь мадам Деморуз, местная дама, круглый год прибиравшая в шале — по два часа ежедневно. Между двумя женщинами возникло нечто вроде прочной дружбы, хотя они и не имели ничего общего; но, так уж водится в мире, прочная дружба возникает безо всяких причин, за исключением одиночества, особенно когда ее скрепляет сознание обоюдного невезения, придающее некую пикантность всему невысказанному вслух.