Дэн Сяопин
Шрифт:
Дэн посчитал, что надо принять компромиссное предложение, и дал согласие. После этого Е Цзяньин проинформировал обо всем Хуа, и тот тоже вынужден был согласиться. Испугавшись раскола и насильственного отстранения от власти, этот слабый человек, не имевший личных связей ни в высшем генералитете, ни в центральном и провинциальном партийном руководстве, капитулировал. 25 ноября он вновь выступил на совещании, приняв все предложения Чэнь Юня и других ветеранов. В итоге демонстрации на Тяньаньмэнь были официально признаны «революционными», а всех участников «беспорядков» 1976 года реабилитировали 176. Правда, десять из них к тому времени были уже казнены (это произошло, кстати, после смерти Мао и ареста «четверки», в 1977 году) 177.
Затем в один из дней совещания с самокритикой выступил бывший мэр Пекина У Дэ. Только Ван Дунсин не желал идти на уступки, и тогда участники форума стали его
Вопрос с Ваном особенно обострился в связи с тем, что как раз в то время, во второй половине ноября 1978 года, его твердолобая «абсолютистская» позиция вызвала новый всплеск народного недовольства. Дело в том, что за два месяца до совещания Ван, курировавший, как мы помним, вопросы идеологии и пропаганды, запретил к распространению весь первый номер комсомольского журнала «Чжунго циннянь» («Китайская молодежь»). Ему показалось, что редакция неуважительно отнеслась к памяти Мао Цзэдуна: не перепечатала только что обнародованные стихи «великого кормчего», не открыла номер его цитатой, что считалось тогда обязательным, и даже в одной из статей призвала покончить с «новым суеверием»: обожествлением покойного Председателя. Для бывшего телохранителя вождя это было нестерпимо. Однако, несмотря на запрет, 19 ноября, то есть через пять дней после публикации в «Бэйцзин жибао» статьи о переоценке событий на Тяньаньмэнь, члены редакции «Чжунго циннянь» вывесили весь первый номер на одной из городских стен Пекина, в двух шагах от пересечения проспектов Чанъаньцзе и Сидань. Место оживленное, вблизи центра города, а потому сотни тысяч горожан и приезжих смогли ознакомиться с новыми дацзыбао.
Выходка редакции «Чжунго циннянь» привела к стихийному развитию нового демократического движения, своего рода «восстанию стенной печати», как охарактеризовал его современник 179. Интернета тогда не существовало, и серая кирпичная кладка в три с половиной метра высотой и 200 метров длиной стала подлинной «Стеной демократии». Так ее и прозвали в народе. Вскоре все желающие стали приносить и вывешивать на ней дацзыбао,делясь сокровенным. В то время Пекин наводняли толпы людей, прибывших из разных районов страны в надежде получить реабилитацию после долгих лет террора: орготдел ЦК занимался тогда прежде всего делами ганьбу,а на простых граждан ни времени, ни сил не хватало. Вот люди и ехали в столицу за правдой. Именно они и начали вывешивать свои исповеди, клеймя «культурную революцию». Но затем на стене появились и другие дацзыбао,требовавшие отставки Хуа Гофэна и других «абсолютистов» и выражавшие поддержку Дэн Сяопину 180. Продэновские листовки стали особенно популярны после того, как люди узнали, что 26 ноября Дэн на встрече с председателем японской Партии демократического социализма заявил: «Написание дацзыбаоразрешено нашей Конституцией. У нас нет прав опровергать или критиковать массы за поддержку демократии и вывешивание дацзыбао.Надо разрешить массам выражать недовольство, если оно у него накопилось. Не все их комментарии глубоко продуманы, но мы не можем требовать совершенства. И не надо ничего бояться» [89] .
89
Это интервью Дэна было опубликовано в «Жэньминь жибао» 28 ноября 1978 года.
Воодушевленные заявлением Дэна люди стали вывешивать и более острые дацзыбао,призывая к дальнейшей либерализации. Настоящий фурор произвела дацзыбао,написанная 28-летним электриком Пекинского зоопарка Вэй Цзиншэном и озаглавленная «Пятая модернизация: Демократия». Она была вывешена в ночь на 5 декабря одним из его друзей. Это было настоящее политическое эссе, в котором удивительным образом отразились взгляды многих западных критиков тоталитарного коммунизма, таких, например, как Бруно Рицци и Милован Джилас, с работами которых молодой пекинец просто не мог быть знаком. Вэй выступил не только против «четверки» и «абсолютистов», но и подверг уничтожающей критике весь правящий в стране бюрократический класс, потребовав реформирования всей политической системы КНР и даже сравнивая диктатуру Компартии Китая с гитлеровским тоталитаризмом. «Мы хотим быть хозяевами своей судьбы, — написал он. — …Мы не хотим служить простыми орудиями диктаторов, которые начинают модернизацию ради своих личных амбиций… Не дайте опять себя обмануть диктаторам, которые разглагольствуют о „стабильности и единстве“. Фашистский тоталитаризм не может принести нам ничего, кроме катастрофы… Чтобы осуществить модернизацию, китайский народ должен
Многие участники совещания ЦК по нескольку раз посетили перекресток Сидань, с интересом знакомясь с волеизъявлением народа, а маршал Е Цзяньин и Ху Яобан, как и Дэн, выступили в поддержку «Стены демократии», даже несмотря на дацзыбаоВэй Цзиншэна. Е Цзяньин, например, заявил участникам совещания: «3-й пленум партии [станет] образцом внутрипартийной демократии в то время, как Сиданьская стена демократии — образец народной демократии» 182.
В общем, в стране, казалось, наступила эпоха гласности, и влиятельные силы в партии вместе с либерально настроенной интеллигенцией и молодежью стали двигать вперед дело демократического преобразования Китая.
В итоге под давлением внутри и извне партии главный идеолог ЦК Ван Дунсин решил подать в отставку. 13 декабря он представил письменное заявление: «На совещании многие товарищи неоднократно и правильно критиковали мои ошибки… Я действительно совершил ошибки на словах и в делах во время культурной революции и после свержения „группы четырех“… Я глубоко убежден, что мои способности не соответствуют должностям, которые я занимаю, и я не достоин этих должностей. Поэтому я искренне прошу Центральный комитет партии отстранить меня от занимаемых должностей» 183. Рабочее совещание передало вопрос о Ван Дунсине на рассмотрение предстоявшего 3-го пленума ЦК одиннадцатого созыва.
По сути дела это рабочее совещание Центрального комитета явилось своего рода дэновским Цзуньи: как и Мао в январе 1935-го, Дэн в ноябре — декабре 1978-го стал общепризнанным вождем китайского коммунистического движения. И так же, как Мао, он не занял высшую строчку в формальной иерархии, но его приоритет во всех делах партии, армии и государства ни у кого уже не вызывал сомнений 184.
Тринадцатого декабря Дэн выступил с заключительной речью. Ее текст подготовил Ху Цяому еще за несколько недель до совещания, но Дэн, вернувшись 14 ноября из Юго-Восточной Азии и узнав о том, что происходит, решил изменить его. Он обратился к Ху Яобану, и тот сформировал группу спичрайтеров. Дэн дал задание сделать упор на демократии: «Для того чтобы развивать экономику, у нас должны быть демократические выборы, демократическое управление и демократический контроль… Демократия должна быть установлена законодательно» 185. Все были воодушевлены и составили текст так, что Дэн в конце концов остался доволен.
Участники совещания слушали Дэн Сяопина затаив дыхание. Это была его «тронная речь». «Сегодня я хочу остановиться главным образом на одном вопросе, — сказал он, — на том, что нужно раскрепощать сознание, заставить свой ум работать, искать истину в фактах, сплотиться воедино и смотреть вперед… В политической жизни партии и народа применимы только демократические меры, зажим и нападки недопустимы. Права граждан, предусмотренные Конституцией, права членов партии и партийных комитетов, предусмотренные Уставом партии, должны твердо гарантироваться, никому не разрешается на них посягать… Надо давать народу высказываться». Он даже заявил: «Нет ничего страшного в том, если… отдельные люди, недовольные существующим положением, попытаются воспользоваться демократией для учинения кое-каких беспорядков… Революционной партии страшно не слышать голос народа, а мертвая тишина ей страшнее всего».
Призвал он и к расширению демократии в экономической сфере, вновь выступив против излишнего централизма, за выявление активности предприятий и тружеников и восстановление принципа материальной заинтересованности. При этом даже объявил приемлемым с точки зрения экономической политики, чтобы часть районов и предприятий, рабочих и крестьян повысила свой жизненный уровень раньше других. Это, с его точки зрения, позволило бы всему народному хозяйству «непрерывно развиваться, волнообразно продвигаясь вперед». «Надо учиться управлять», — заметил он.
Кроме того, Дэн призвал продолжить разрешение вопросов, оставшихся от прошлого, так как «все до единой ошибки… должны быть исправлены». И в этой связи он подчеркнул необходимость «исторически, по-научному» оценить как Мао Цзэдуна, так и «культурную революцию», заметив, правда, что «великие заслуги, которые имеет товарищ Мао Цзэдун в длительной революционной борьбе, не померкнут в веках» 186.
Было понятно, что при всем революционном характере перемен, за которые ратовал Дэн, он так же, как и Хуа, не хотел прослыть «китайским Хрущевым». Дэн Нань через некоторое время после совещания напрямую спросила его: «Это правда, что ты боишься славы Хрущева?» Но Дэн только улыбнулся, ничего не ответив дочери 187.