День, вечер, ночь, утро
Шрифт:
– Нет, и ты тоже не тот. Совсем не тот.
– Ага, хуже?
– Нет. Но - другой. Да ты и сам знаешь... Ты привез туда открытие. А с чем приеду я? Мои дома не доживут до той эпохи. А начинать сначала в сорок лет - смогу ли я? Будут ли силы?
– Ладно!
– Александр махнул рукой. Не станем дискутировать. Все решено и чудесно.
– Он отвернулся, но не смог сдержаться: - Если бы ты по-настоящему любила...
– Молчи! Вот если бы я не любила - тогда я могла бы и не рассуждать об этом. Я ведь не очень честолюбива, и создать что-нибудь настоящее мне хочется в первую очередь не ради себя. Я полетела
– Да почему?
– взорвался он и вскочил на ноги.
– Почему? Как ты не понимаешь, что здесь тебе тоже будет недоставать меня, а там - вдвоем - мы станем вчетверо сильнее?
Кира молчала, и со стороны могло показаться, что она анализирует его слова, стремясь поверить им. На самом же деле она просто прислушивалась к голосу логики, и голос этот говорил ей то же, что и раньше. Через минуту она покачала головой:
– Такие - вдвоем - мы не станем сильнее. Наоборот...
– Чушь. Прости, конечно...
– спохватился он и поставил бокал на стол, сильно стукнув донышком.
– Не будем спорить, Алька. Прекрасно черпать силы в любви: я - в тебе, ты - во мне. Но сколько этих сил понадобится, чтобы справиться со всем: с тоской о своем деле, своем времени...
– Хроностальгия, - проговорил он.
– Что?
– Так это называется. Болезнь. Тоска по своему времени, по своей эпохе. Но не есть ли это...
– Видишь, даже название есть...
– Я говорю: не есть ли это всего лишь неизбежная тоска о детстве, посещающая порой каждого? Но разве...
– Да, черпать силы в любви. Но, чтобы черпать, надо откуда-то браться этим силам? Я готова отдать тебе все, и если ради тебя надо лететь и погибнуть - я полечу без слов. Но не погибнуть, прилететь, быть с тобой и ощущать, как с каждым днем будет иссякать то, ради чего все сделано, это ужасно. Ведь у нас только и есть, что наше дело...
– Как оно может иссякнуть?
– Что же останется от меня там? Любовь - не только объятия, это знает каждый пятнадцатилетний. Нужная тебе я - это еще и то, что я делаю, что думаю, и - как делаю, как думаю... Но ведь там я буду делать не то, и думать не так, и это уже не буду я, которую ты любишь. Хуже, слабее, неопределеннее... И жить так, ежедневно видеть, как другой нуждается в твоей поддержке, - и не уметь поддержать его - вот что ожидает каждого из нас. Я не хочу убить любовь своими руками. А это значит: у нас нет дополнительного источника сил - общей эпохи; и мы должны остаться каждый в своем времени.
– Вот тут-то она и кончится, - сказал Александр мрачно.
– Другое дело, если бы я не возвращался и ты сохранила бы меня в памяти таким, каким я был до старта - на вершине. А сейчас...
– Я очень, очень благодарна тебе. Ради меня ты пронизал время в обратном направлении, совершил подвиг...
– Не надо; я тоже давно переболел честолюбием, и мне нужны не титулы. Но только... Признайся, Кир: может быть, ты просто побаиваешься? Тут ты права: жертвы будут.
– Ну, хорошо, - согласилась она.
– Пусть все дело будет в том, что я испугалась.
Александр не ответил; оба замолчали, чувствуя, что продолжение разговора приведет к ссоре, а никто из них не хотел ссоры, которая должна была бы продлиться пятьсот лет - и еще сколько-то. Потом он взглянул на часы.
– Еще много времени. Займемся чем-нибудь?
– Хочешь почитать?
– Нет смысла, - отказался он.
– Лучшее из того, что сейчас написано, я могу прочесть и там. А остальное не стоит. Лучше шахматы.
– Слишком сложно. Не могу думать сейчас.
– Что еще можно придумать?
– Крестики-нолики, - подумав, сказала Кира и улыбнулась.
– Как в детстве. Глупо?
– Как и все остальное, - проворчал он.
– Давай.
Они играли в крестики-нолики, рисуя на бумаге одну табличку за другой. Кира выигрывала чаще. Внезапно Александр отшвырнул карандаш:
– И все-таки не понимаю...
– Что тут непонятного?
– Кира отозвалась сразу: каждый миг она была готова к продолжению разговора, отлично понимая, что Александр все еще не примирился с ее решением.
– Ты предлагаешь мне великолепный медовый месяц. Но он кончится; мы очнемся - и пожалеем, что возврата нет.
– Медовый месяц? Ошибаешься. Войти в ту жизнь - это будет не так-то легко. Это... Но ты решила окончательно?
– Да, - сказала она, взяла карандаш и поставила крестик.
– Тогда скажи: почему раньше женщины и не задумывались над этим? Они знали, что нужны, и они шли. Женщины были какими-то другими? Сильнее?
– Раньше?
– задумчиво спросила Кира, отдавая ему карандаш.
– Наверное, у них было что-то, чего нет у меня. Ты хочешь, чтобы я знала все. Я ведь не жила раньше. Не знаю.
– Жаль, - сказал он и нарисовал на табличке жирный нолик.
– И все равно я не могу с этим примириться.
– А я, ты думаешь, могу? Мне так хочется, так невыносимо хочется найти у себя хоть какую-то ошибку! Ты ведь не представляешь, каким ущербным кажется мне будущее без тебя... Но я не нахожу возражений, и ты тоже. Ты прав - не надо больше об этом.
Она поставила еще один крестик:
– Ты проиграл.
– Да.
– Еще?
– Нет, - сказал он.
– Хватит. Все равно я проиграю. Еще два часа... Мне придется провести их тут: хронокар - машина экспедиции вынырнет здесь, за домом, и я должен буду сесть сразу, чтобы никто не успел их заметить.
– Пожалуйста. Что тебе предложить?
– Да ничего. Посижу просто так на диване, подышу воздухом этого дома в последний раз. Только не давай мне уснуть, а то просплю.
– Понимаю: ночь без сна.
– Вторая, - пробормотал он, устраиваясь на диване.
– Перед стартом там тоже хватало работы... Я бы вышел в сад, но меня ведь тоже не должны видеть: я теперь не человек, а феномен.
– Ты мне напомнил: время полить цветы. Сиди, дыши... Я быстро.
Кира вышла в соседнюю комнату, прошла в автоматную, открыла дверку приемника: заказанные кристаллы лежали там, никому ненужные. Она хотела, нажав кнопку, отправить их обратно, потом передумала: это она сделает, когда Александр уедет, при нем такой поступок выглядел бы так, словно она старалась поскорее избавиться от всего, связанного с его зовом... Она настроила садовые автоматы и вышла из дому.