Deng Ming-Dao

ДАО ХРОНИКИ

Разнообразие обозначает, что питаться следует в соответствии с временами года. Зимой ешь пищу, укрепляющую почки и кровь: такую, как молодая баранина и телятина. Летом употребляй прохладительные фрукты, овощи и арбузы – они должны составлять основу твоего летнего рациона. Что бы тебе ни приходилось есть, постарайся, чтобы каждый раз на столе было не менее трех овощей: один красный, один зеленый, один желтый. Не употребляй в больших количествах какой-то один продукт, старайся, чтобы питание было как можно более разнообразным. Если ты решил следовать по пути древних, тебе понадобится сила, чтобы преодолевать препятствия.

Еда служит основным источником

энергии. Поэтому глупо ограничивать себя в этом. Но тем не менее приемами пищи необходимо управлять; для этого нужна мудрость, поскольку еда может стать важным фактором в выработке энергии. Дм, наша самая основная жизненная сила тела и души, образуется из соков, которые мы впитываем из пищи. Можно даже сказать, что пища, которую мы употребляем, вполне пригодна для управления сознанием.

Сайхун дивился тому, как его старый учитель умудряется сочетать наиболее сложные понятия метафизики с самой что ни на есть конкретикой диетических рекомендаций. Для Великого Мастера же все это было частью одной и той же темы.

О1ужки начали собирать опустевшие тарелки, и собеседники замолчали. Сайхун настоял на своем желании помочь им убрать за столом. Старый учитель остался сидеть в трапезной. Когда Сайхун вновь вошел в комнату, он взглянул на человека, который долгие десятилетия был его наставником: Великий Мастер сидел к нему спиной, прямо и ровно. Учитель был неподвижен – нет, он не медитировал, просто тихо сидел. Густые белые, как снег, волосы были собраны в пучок и аккуратно заколоты булавкой. Темные одежды делали фигуру практически бесформенной.

Предполагалось, что если Сайхун действительно понимает смысл непостоянства, значит, сейчас он должен быть свободен от любых эмоций. Если же его нынешние чувства означали, что он все еще не достиг того самого наивысшего уровня, – значит, на время он согласился с этим. Кусая губы, Сайхун видел, что даже его учитель живет без всяких уз дружбы – как и то, что оба они ощущали взаимную поддержку от тех частично близких отношений, которые их связывали. Судьбе было угодно, чтобы его учитель и весь его род стали для Сайхуна своего рода гарантией возможности обрести свободу от внутренних переживаний. Ведь мастера чем-то напоминали те самые цепи, по которым он когда-то карабкался, поднимаясь по отвесным склонам Хуа-шань: звено за звеном они направляли его, помогая миновать жизненные опасности, пока наконец ученик не достиг свободы. Сайхун не сомневался, что без такой цепи он, безусловно, не смог бы выжить.

Появились служки. Сайхун смотрел, как они молча ухаживают за мастером. И вновь он не удержался и сравнил себя с ними. Они были такими, каким мог бы стать и он, если бы не это совершенно сумасшедшее сочетание сострадания и жестокости, чувств и насмешки, веры и цинизма в его душе. Он глядел на Журчание Чистой Воды, этого прямого и честного плотника, понимая, что вполне мог бы стать таким же, как он. Журчание Чистой Воды был человеком чистосердечным. Если бы Сайхун остался в горах и стал таким же монахом, может быть, ему удалось бы найти умиротворение и спокойствие. Но Сайхун понимал: не с его характером, слишком сложным и полным амбиций.

Потом Сайхун сравнил себя с Туманом В Ущелье. Умный стратег, глубоко интеллигентный человек и замечательный музыкант, этот даос воплощал в себе все лучшие качества, которые Сайхун мог бы найти и в себе, если бы он не был столь амбициозен. Если бы жизнь сложилась иначе, Сайхун, пожалуй, стал бы художником или поэтом.

Потом он начал размышлять над тем, можно ли найти какую-нибудь аналогию с его собственными политическими манипуляциями, – и тут с изумлением обнаружил, что его взгляд инстинктивно устремился на учителя! Сайхун хладнокровно признался себе, что храмы всегда были склонны к политике, к манипуляциям властью и положением – точно так же, как самые худшие правительственные кабинеты, в которых ему довелось бывать. В свое время даже старшие ученики самого Великого Мастера пытались завладеть его высоким саном. Сайхун знал, что и сам учитель вполне способен на интриги.

Вот так он стоял и разглядывал троих людей, которые опекали его с самого детства. Внезапно он почувствовал себя немного лучше: он увидел, что его личность, вполне возможно, просто иначе уравновешена. Вспомнил он также о политике и об интригах, о стремлении к положению и власти, с которыми ему, возможно, довелось бы столкнуться, останься он членом даосской иерархии. Но так или иначе, волею рока или из-за своего собственного упрямства ему довелось пройти иной путь.

Сайхун отказался рассматривать это как нечто недостойное того пути, который прошли его учитель и товарищи по учебе. Он чувствовал, что прошел через многие сходные стадии жизни, овладел такими же навыками, попадался в те же самые ловушки. Различалось лишь содержание событий – вот и все. Если бы ему не пришлось драться на улицах Питтсбурга – что ж, значит, этому суждено было бы случиться еще где-нибудь, может, даже сражаться с солдатами, наводнившими Хуашань. Если бы он не связался с интригами в правительстве, не исключено, что его поглотила бы борьба между храмами за главенство. Если бы он не собрался искать удивительное и прекрасное повсюду, где он только путешествовал, может быть, он бы нашел то же самое в родных горах.

Его учитель отослал его прочь, чтобы Сайхун разобрался с теми же вопросами, которые мучили бы его и в монастыре. Единственное различие состояло в том, что он оказался среди большего количества ловушек, среди более умопомрачительных возможностей выбора. Может быть, ему не стоило носить имя Кван Сайхун – «Брата в Широкий Мир», может, это имя обрекло его на то, чтобы оставаться вечным скитальцем в поисках своей судьбы.

В тот вечер Сайхун уехал и вернулся через несколько дней, захватив с собой еды. Ои мог оставаться на острове лишь ненадолго: даосы знали, что агенты коммунистов постоянно следили за ними, поэтому не желали возбуждать никакого подозрения.

– Учитель, позвольте мне остаться с вами, – порывисто настаивал Сайхун в очередную встречу. Уезжая с острова на ночь, Саихун понимал, что старый учитель нуждается в его помощи, да и сам Сайхун нуждался в его мудрых советах. Однако Великий Мастер снова ответил отказом.

– Ты не можешь остаться, – мягко произнес Великий Мастер. – Правительство никогда не позволит такому молодому человеку, как ты, остаться здесь. Служки и я – люди старые; мы не представляем угрозы никому. Но ты молод, а значит – ты потенциальный смутьян.

– Но ведь я хочу просто вернуться обратно.

– Они узнают об этом, – ответил Великий Мастер. – Соглядатаи правительства действуют повсюду.

– Как это мерзко!

– Ты все еще крайний индивидуалист – и ко всему прочему, ты еще не растратил свою злость, – заметил учитель. – Китай – неподходящее место для тебя.

– Как, впрочем, и Америка, – ответил Саихун. Он вспомнил о своей жизни в Питтсбурге. Угрюмые окрестности не казались ему ни поэтическими, ни способными обогатить человека духовно. Он всей душой стремился на остров.