Деньги круглые
Шрифт:
– Взял бы да и схилял. На кой тебе время тратить?
– Зачем же начальство нервировать? И потом, он думает, он меня вербует, а может, эвон-то, я его... Пусть говорит, мы послушаем себе не во вред. Ботиночки-то скрипели, а сам расспрашивал, какие слухи насчет высшего руководства и лично насчет самого главного товарища в природе клиентов фигурирувают. Ха! Кто их знает, какие слухи? Всякие, верно? Велел внимательно слушать и запоминать. Ну, сообчать, конешное дело, лично ему. Вот, телефончик продиктовал дополнительный, если чего важное,
– Чего именно?
– Он намекнул, но не уточнил. При оказии в разговорах с пассажирами велел разъяснять, что денежной реформы, дескать, в текущий момент вышестоящие органы не планируют. Это враждебные слухи. Мол, правительство целиком в заботе об трудящихся, понял? А то, говорит, неуместная паника отражается на производительности труда. Надо народ успокоить, чтоб не хмурился. Ха!
– Пускай сами успокаивают.
– Пущай-то пущай. Но он опять же намекал: дескать, выборочно ставят в машины подслушки. Я, конечно, удивления не изображал, но для порядка спрашиваю:
"А в моей-то тачке установлено?"
"Это, - говорит, - мне неизвестно, не я этим занимаюсь. Тебе лично мы, конечно, доверяем, ты наш человек. Только, мол, на случай, если иностранцев везешь. Расширение, мол, с иностранцами производится..."
– Ну и хрен с ними! Наше дело - баранка да счетчик.
– Ха! Мое дело - тебе передать.
Отец плюхнулся за руль, больно задев Машу локтем. Мотор долго не хотел заводиться, чихал и наконец взревел. Отец высунулся по пояс из окошка.
– Ведет, сволочь!
– Ведет не ведет, план отдай. Нахлобучив фуражку, отец отъехал, вдруг притормозил, дал задний ход, опять поравнялся с Тихоном.
– У тебя в загашнике не завалялось? Начинаю без копья.
– Ха! Я тебе что, Госбанк? Сам учись печатать.
– Завтра посчитаемся.
– Раздеваешь меня!
– Тихон порылся в карманах, достал две скомканные двадцатипятирублевки.
– С тебя процент на портвейн! И за это по дороге заедь к Клавке, пять банок мне на ночь возьми.
– Какие пять банок, пап?
– спросила Маша, когда Тихон уплыл назад.
– Не твое дело!
Вокруг кишел автомобильный муравейник. Со всех сторон ползли, пятились машины. Вот-вот столкнутся, но под боком у отца в этой неразберихе не страшно.
– Что за клиент без счетчика?
– строго спросил из окошка отбивала, механически пробив время выезда, но придержав путевку.
– Дочка, Андреич, - объяснил отец.
– Сейчас по дороге домой завезу.
– Учти, что не положено.
– Учту, учту, за мной, сам знаешь, не пропадет...
Отбивала подышал на штамп, прижал его к путевке и надавил кнопку. Ворота загромыхали и раздвинулись. Отец вырулил на улицу.
– Как же домой, пап? Мама ведь велела, чтоб мы целый день не появлялись...
– Помалкивай, сам знаю!
2.
День стоял не солнечный, но и не пасмурный. Ветер вяло закручивал пыль в воронки, медленно гнал вдоль тротуаров мусор вперемежку с листьями. Грузовики застилали улицы сизым дымом. Дым растекался и таял, оставляя запах горелой каши. Проехали потихоньку пустырь и несколько кварталов. Отец лениво глазел по сторонам, изредка чертыхался. Сцепление, наверно, вело не туда. Возле гостиницы на тротуаре стоял чемодан с привязанной к нему авоськой. Рядом нервно бегал мужчина в сером плаще. В одной руке он держал коробку, другой размахивал, пытаясь остановить какой-нибудь транспорт. Отец притормозил, перегнулся, навалившись на Машу, к окошку.
– Куда?
– На Курский. Если можно, поскорей.
– Всем надо скорей. Но если будет пойда, можно.
– Пойда? Что-то я не слыхал...
– Это по-восточному, как бы сказать, смазка.
– Ах, смазка! Так бы и сразу. Смазка будет.
Пассажир открыл переднюю дверцу.
– О, да тут занято...
И расположился на заднем сиденье, обхватив рукой вещи.
– Дочка, - объяснил отец.
– Мать нас с ней из дому выгнала. Но мы и сами проживем, верно, Маш?
– Не совсем ведь выгнала, пап!
– Дурочка, я ж шучу.
Застеснявшись, Маша кивнула и стала разглядывать прохожих на тротуарах.
– У меня тоже дочка в Муроме. Вот куклу ей везу. Посмотреть не хочешь?
На сиденье легла коробка. Маша вопросительно взглянула на отца.
– Посмотри, чего ж, руки не отсохнут.
Маша вежливо сняла крышку. Кукла была ослепительная: синие глаза, черные ресницы, желтые волосы. Платье - модное. Даже бусы и часы на руке. Закрыв коробку, девочка сказала равнодушно:
– У меня полно кукол, да, пап? Целых двенадцать штук...
– А такой у тебя, положим, нету, - возразил пассажир.
– Я сам торговый работник, весь поступающий товар знаю. Это новинка, импорт из Венгрии. Нету ведь?
– Такой нету, - призналась Маша.
– Скажи отцу, пускай приобретет. Сейчас как раз завоз.
– Приобретешь, - засмеялся отец, - а мать ворчать будет...
– Разве ж таксисты мало гребут?
– А торговые работники мало?
– Вроде и немало, - неопределенно протянул клиент.
– И зарплата текет, и навар. Но рублю-то цена копейка, сам знаешь.
– Мама говорила, в рубле сто копеек.
– Много она понимает, твоя мама, - проворчал отец.
– По-моему, бабы не виноваты, - сказал пассажир.
– Кто ж тогда виноват?
– Деньги ненаглядные! Они ведь скользят да вертятся. Тут возьмешь, там отдай. Круглые, что твой руль.
– Пап, почему деньги круглые?
Маша смотрела, как выталкивают одна другую цифры на счетчике. Пассажир глянул на счетчик, потом на девочку, сощурился:
– Круглые? Потому как гуляют по кругу. Вон, вишь, вертятся? Ты даже глаз оторвать не можешь - гипноз! Отец отдает твоей матери, мать продавцу в магазин, продавец в такси садится - опять отцу, отец опять матери.